какие слова придумал хлебников
Велимир Хлебников. Многие прекрасные слова
Разбираться пришлось долго: Хлебников – не самая простая персона Серебряного века. Не только потому, что он не замечал ничего, кроме творчества, однажды даже съел сырого дрозда (. ), предлагал разводить в реках крокодилов. Мечтал, что потомки установят в Москве памятник польскому королю Яну Собесскому, был похоронен «гражданским браком» (крестьяне так называли любую внецерковную церемонию, в том числе и погребение), а на его могилу поклонники водрузили каменную бабу. С могилой Хлебникова тоже не все ясно – есть сведения, что при его перезахоронении крестьяне нарочно указали московской комиссии не то место, оставив его настоящий прах себе. Хлебников писал свои творения веткой вербы и суровой иглой лесного дикобраза. Чтобы понять, возможно ли занести его, не искавшего никаких выгод и далекого от постылой современности, в активисты-панслависты, нужно сначала узнать, кем же был Хлебников?
Однажды к Хлебникову подошла элегантная светская дама и спросила: о вас говорят разное, одни считают гением, другие – безумцем. Но кто же вы на самом деле? Поэт ответил, что ни то, ни другое. (Р. Якобсон. Из воспоминаний).
Но главное: в период 1908-1913гг. российская общественность переживала всплеск панславистских настроений. Это время было беспрестанных дипломатических склок с Австро-Венгрией и Германией, Балканского кризиса 1912-13гг, наплыва деятелей славянского единения в Россию. В панславизме и антиевропеизме Хлебникова присутствовала немалая доля эпатажа. Так, узнав о гибели «Титаника», зло пошутил, что корабль налетел на глыбу того самого льда, коим известный консерватор К. Леонтьев призывал «заморозить Запад». Однако в это же время Хлебников предсказал грядущую войну России с Германией, в его стихах появляются (наряду с восхвалением «немцеупорности» русской нации) Гете, Лейбниц, Гаусс…
Еще живя в Москве, Хлебников познакомился с журналистом, словенцем по национальности, Янко Лавриным. Он расспрашивал своего нового друга о жизни сербов и черногорцев, просил почитать ему сербские народные эпические песни, собранные Вуком Караджичем. Лаврин пригласил Хлебникова в Петербурге остановиться у него, тот с радостью принял это предложение и прожил у Лаврина около двух месяцев. Там в его распоряжение была предоставлена библиотека, где он пользовался сербским словарем Вука Караджича и словенским словарем Хостника. С Лавриным Хлебников обсуждал многие свои замыслы и готовые произведения, например балладу «Мария Вечора». Но они почти не говорили о футуризме, как, впрочем, и о Балканской войне. Его интересовал фольклор, а не политика. Те, кто пытался извлечь из панславистской истерии какие-то личные выгоды, шли заседать во всевозможные комитеты угнетенных славян, толкали речи и зарабатывали заказными статьями. Хлебников же читал словари. В письме 1913 г футуристу Крученых, он сообщает, что хотел бы заглянуть в монгольский мир и в Польшу, составить книгу баллад о героях славян, воспеть задунайскую Русь и Балканы, заглядывать в словари славян, в том числе и черногорцев, выбрать оттуда многие прекрасные слова. Очень сильное впечатление произвела на него черногорская баллада «Песня о постройке Скадра». Лаврин читал ему вслух «Смерть матери Юговичей» из цикла о сражении на Косовом поле.
Известен конфликт Хлебникова с Крученых из-за публикации в сборнике футуристов «Садок судей» стихов 13-тилетней гимназистки Милицы. По форме ее стихи приближались к футуризму, но содержание их было панславистское и верноподданническое. Приверженность футуриста к славяно-русской тематике казалась несвойственной не только его соратникам – Бурлюку, Крученых, Каменскому, но и основателю итальянского футуризма Т. Маринетти. Приехав в Россию, Маринетти пожаловался Бурлюку, что стихи его «русских последователей» почему-то переполнены архаикой, когда как футурист должен стремиться в будущее, воспевать машины, город. Не будем останавливаться на противоречивых взаимоотношениях футуристов русских и итальянских, но именно Хлебников стал камнем преткновения между ними. Впрочем, это его не особо огорчало….
Поэтому, если говорить о панславизме Хлебникова, то, прежде всего, как о литературном методе, о попытках заглянуть в мистические глубины вселенского праязыка. По свидетельству Дм. Петровского, Хлебников считал украинский язык более архаичным, нежели русский, видел в нем живые черты того праславянского языка, который он либо реконструировал в поэтическом творчестве, либо привнес из словарей, художественных текстов и фольклорных записей. Надо не забывать, что Хлебников был очень застенчивым человеком. Втянуть его в общественную деятельность не представлялось возможным. Говорил, не зная, как его слова будут прочитаны потомками, какие неожиданные смыслы можно из них извлечь! Не принимая современность, Хлебников не раз уверял, что, например, хотел бы жить в Киевской Руси, часто возвращается к воспоминаниям о лете в Святошине (дачное киевское предместье, где он отдыхал вместе с родственниками). Начиная с 1910г., а, может быть, и раньше, Хлебников бывал в украинском имении Чернянке, у отца футуриста Давида Бурлюка. Туда съезжались – отдохнуть и подкормиться – не только братья Давида, тоже футуристы, Николай и Владимир Бурлюки, но и многие деятели авангарда. Футуристы устраивали перфомансы – не хуже нынешних, рисовались безумные абстракции, сочинялись заумные стихи, в непонятности коих слышались мелодии украинской речи (оттуда знаменитое «дыл бул щир»), еврейской молитвы (черта оседлости), польских разговоров (в южных губерниях проживало немало поляков), различных русских говоров и диалектов, жаргонов и детских искажений. Заумь рождалась из непосредственного восприятия чужих языков, из бытовых разговоров, обмолвок и оговорок, недослышанного и недопонятого.
Словотворчество Хлебникова тоже опиралось на лексику других языков. Но оно не остановилось на элементарном переносе услышанного. Особому «хлебниковскому» языку и появлению неологизмов (того же самолета) предшествовала кропотливая филологическая работа. Столь же серьезно поэт относился еще к 2 вещам – исчислению «законов времени» и изучению птиц (сын орнитолога, участвовал в наблюдениях, изготовлении чучел).
Слово поймать иногда сложнее, нежели подкараулить удода или схватить дрофу. Они тоже клевались и ускользали, царапались и щелкали клювами. Попробуйте приручить ужасокрыла, зеленохвостого преддевичьего змея, идолобесие (придуманные им слова). Или выяснить, что прячется за фразой «падение сов, странное и загадочное, удивило меня». Поэт один взвалил на себя необъятную заботу, а его т.н. «доброжелатели» ходят, смотрят и политику приплетают. Ну не обидно ли? Радовался Хлебников атавистичному когтю на краю крыла – так же, как и обнаружив в живом языке считавшееся забытым древнее слово.
Почему Хлебников заменяет свое имя Виктор на Велимир (Велемир)? Обычно ссылаются на то, что в 1910-е, во время моды на панславизм стало традицией брать себе народные имена. Но не все столь просто. Есть несколько версий происхождения имени Велимир. По одной, расстроившись, что не сумев поехать в Польшу, Хлебников стал читать т.н. «бархатные книги» и гербовник «Польская корона» иезуита Несецкого, где собраны сведения обо всех шляхетских родах Речи Посполитой. Среди знакомых Хлебникова были потомки польско-литовского рода Довгелло (Довгялло) герба Задора. Основатель этого рода прославился победой под городом Велкомир (Wielkomir). Это созвучно с придуманным именем Велимир.
По другой версии, ключ к разгадке – ранние опыты в подражание Гоголю. В статье 1922г. Иванов-Разумник, рассматривая русский футуризм, определил его так: «это Хома Брут, на котором едет верхом ведьма – вещь». Футуризм действительно обнаруживает мистическую связь с творчеством Гоголя. Роднит их и безумие, тоже ставшее одним из творческих методов (сравните сочинения футуристов с гоголевскими «Записками сумасшедшего»). Ещё в 1907-1908гг. Хлебников пишет произведение «Юноша я – мир», где прибегает к игре – «анаграмме» заглавия гоголевской «Миргород». Русское «мир» в инверсии читается как «Рим», откуда получается новый топоним «Рим-город». Такой же инверсией, в хлебниковском заглавии, получаем «Юноша я – Рим». В 1911г. модель «расшифрована» в подзаглавии «Подражание Гоголю» к произведению «Великдень»
Заметки 2011
Какие слова придумал хлебников
Петр Зоммер (11 В). Словотворчество Велемира Хлебникова.
Хлебников и Маяковский совершили переворот в русской поэзии и в русском слове. Конечно, они это сделали не одни, но при поддержке и участии Кручёных, Бурлюка, Каменского и всех, кто называл себя будетлянами. Этот переворот изменил книжный язык, заново открыл его. Но если Маяковского приняли ещё при жизни многие и позже расславили, поскольку его стихи в большинстве случаев соответствовали советской идеологии, то Хлебникова оставили полузабытым, сказав, что его новый язык — это несвязный и не имеющий смысла набор звуков, что это некая «заумь». Это, разумеется, не так. Хлебников, создавая свой язык, не так много уделял внимания звучанию слов, как их смыслу, внутреннему смыслу, понятному лишь подсознанию и утерянному за наплывом бытовых значений. Отсюда появляется и хлебниковское «внутреннее склонение» слова, и подмена корней слов при оставлении суффиксов или приставок, формы слова.
«Заумь» Хлебникова — это не просто «заумная речь», это сочетание звуков, которое становится словом. Так, например, произошло со словами, придуманными во время существования Советского Союза. Многие не воспринимают слова «колхоз», «комсомол», «завуч», «худрук» как сокращения, эти слова вполне вошли в реальность, будучи искусственно созданы сложением не звуков, но смыслов. Но у слов, созданных в СССР, цель была похожей на хлебниковскую — власть стремилась создать новый язык, язык будущего, чтобы забыть дореволюционные должности и места. Язык Хлебникова не был похож на язык Кручёных. Если Кручёных говорил: «Слово “лилия” захватано, я говорю “Еуы”, белоснежность лилии восстановлена», — то Хлебникову недостаточно было просто изменить «кличку» лилии, лилия сама не изменялась. Ему нужно была эту лилию вывести как нечто новое, придав ей, например, новый оттенок.
Хлебников тоже создаёт язык будущего, но не на пустом месте, он пытается воссоздать некогда бывший язык, забытый из-за наслоения поздних значений и утраты из-за этого оригинальных.
Поэтому Хлебников не отметает всё старое, а всего лишь разнообразит заново открытыми значениями слов язык и находит достойные замены иностранным словам в русском. В нём, пожалуй, из всех будетлян оставалось какое-то видимое тяготение к золотому веку.
Хлебников, впрочем, не отвергает все иностранные слова, например, увлекаясь мифами орочей, он вставлял некоторые слова из их языка, а после путешествия в Персию он говорит о том, что его называли дервишем. Так он принял слова азиатского и африканского происхождения, но не европеизмы. Например, Хлебников даже не использовал слово «минус», он предпочитал писать «нет-единица».
Н.И. Харджиев в статье «Маяковский и Хлебников» приводит ещё больше примеров: любийца, любистель (ср. свиристель), люброва (ср. дуброва), любовня (ср. часовня), юнёжь (ср. молодежь), юняга, небёнок, небянка, небороб, небоем, бегиня, вселенночка, мирятник (ср. курятник), мирёл (ср. орел), мыслока (ср. осока), грустняк (ср. ивняк), молвняк, ваяльня (ср. читальня), читязь (ср. витязь), читьмо, грезьмо (ср. письмо), словля (ср. кровля), звучаль (ср. пищаль), и т.п., высочий, широчий, красочий, умночий (ср. рабочий), лепочий, по-божески/можески (там же, л. 40), города/голода/волода (л. 41 об.), пленник/мленник (л. 87 об.), пирожки/мирожки (л. 88), рвань/звань (95 об.), дух/бух, слово/бово/жово/рово/ново (л. 98), холод/волод/молод/голод (л. 112), полноводны/волноводны (л. 132), тайны/пайны/райны/чайны (л. 135 об.) и человек/зеловек/маловек/чаровек.
На самом же деле Хлебников хоть и поспособствовал обновлению поэтического литературного русского языка, но не придумал ничего нового, по сути. У него были предшественники, схожий язык желали создать Лейбниц и Декарт.
В. Гофман в своей статье «Языковое новаторство Хлебникова» пишет об исследованиях Лейбница:
«Лейбниц исходил из принципа, что первоэлементы звуковой речи, — таковыми он считал отдельные звуки (он называет их буквами), — связаны с известным значением “в силу прирождённого инстинкта” людей: например, анализируя значения слов со звуком r в различных языках, Лейбниц пришёл к убеждению, что этот звук исконно означает сильные движения и вызываемое ими резкое акустическое впечатление, а l означает более тихий шум или быстроту движения и т.п. Но по различным причинам большинство слов претерпело существенные изменения и искажения, удалившись от своего первоначального произношения и “оригинального значения”».
Так, Хлебников считает, что каждое слово, будь то бобэоби, пируру?ру, эхамчи?, бзуй имеет своё значение, просто уже не встречающееся в языке, но когда-то имевшееся или же легко создаваемое по аналогии с другим. Иначе бы шаманские языки и песни не оказывали такого воздействия людей. В них ведь все слова на первый взгляд — «бессмысленная звукоречь», но по какой-то причине они оказывают воздействие на человека. По Хлебникову, это и есть остатки «того» языка, слова, понимаемые не разумом, но заумом. Так – главное узнать, как же устроена эта заумь, как можно заумь познать разумом?
Многие ошибочно полагают, что «заумь» Хлебникова, так же, как и шаманские песни, — «бессмысленная звукоречь». Это сильно упрощённое объяснение зауми. Для Хлебникова главное не просто звук, мелодичность, как для символистов, но смысл этого звука, его корни. Для него нет слова, не имеющего вокруг себя других, ассоциативных. По этому поводу можно привести воспоминания О. Брика о Хлебникове. Когда Брик увидел Хлебникова в шубе с меховым воротником и в шапке, он сказал, что Хлебников напоминает ему старообрядца. Хлебников же удивился, поскольку у него не было бороды. Брик ниже об этом пишет:
«А для Хлебникова слово ‘старообрядец’ имело не “приблизительный”, а большой многообразный смысл, в который, между прочим, непременно входило понятие ‘борода’. Поэтому сказанное мной слово ‘старообрядец’ никак не покрывало обозначенного им явления — безбородого Хлебникова». [3]
То есть, с точки зрения Хлебникова, старообрядец и борода неразлучимы, как неразлучимы звучание слова и внутренний его смысл.
К этой же теме относится теория Хлебникова о «внутреннем склонении». В своей статье «Учитель и ученик» [4] Хлебников пишет:
Поскольку Хлебников говорит, что слова-родичи должны быть разными, противоположными по смыслу, то и обратно, это утверждение верно. Поэтому Хлебников для своих стихов в качестве способа словотворчества заимствовал названия иностранных мест и иностранные имена, так как они были столь чужды русскому языку, что, по Хлебникову, наоборот, должны были внутренне значить что-то знакомое, как слова, противоположные по значению, должны в зауми означать нечто похожее.
Собственно говоря, нужно также объяснить, что такое заумный язык для Хлебникова. Сам Хлебников говорил о нём так:
«Заумный язык исходит из двух предпосылок: 1) Первая согласная простого слова управляет всем словом — приказывает остальным. 2) Слова одной и той же согласной объединяются одним и тем же понятием и как бы летят с разных сторон в одну и ту же точку рассудка».
Хлебников действительно уделяет первой согласной важную роль. Так, «могатырь» — это уже больше, чем богатырь, «моги» — больше, чем ноги.
Он приводит весьма убедительные аргументы, так он пишет:
«Первый звук в отличие от других есть проволока, русло токов судьбы. ‹. › В первой согласной мы видим носителя судьбы и путь для воль, придавая ей роковой смысл ‹. › Правящие роды имеют иногда общий роковой знак (лоб звуков) со своей страной, передовой звук общей породы: Германия, Габсбурги, Гогенцоллерны. Это не игра случая».
Можно придумать ещё несколько таких «путей судьбы», например, Россия, Рюрики, Романовы или Польша, Пржемысловичи.
Или, там же Хлебников замечает, что «двойственность, раздел древнего мира на Г и Р (Грецию и Рим), в новом веке имеет русских и германцев. Здесь Г и Р древнее, чем страны.»
То же делает Хлебников и с заумными словами. Вот стихотворение «Бобэоби пелись губы»:
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй — пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
В этом стихотворении Хлебников использует основные принципы своего заумного языка: 1) каждой согласной соответствует цвет, она ещё и задаёт «дух» всего слова, 2) заумный язык орудует именно соответствиями, и с помощью них «живёт Лицо». В «Бобэоби» согласные, задающие цвета, смысл объясняются так: б – красный, в – синий, п – чёрный. Это найденные соответствия, поскольку Хлебников чувствует, что «вээоми» звучит так же, как «взоры» и поэтому между ними есть связь. Лицо, живущее вне протяжения — это и есть мировая истина, которую может открыть человек с помощью заумного языка.
У Хлебникова были и другие заметки, связанные с этой темой, например, он считал, что М — синий цвет, Л — белый, Г — жёлтый.
Хлебников не стремился создать язык вроде эсперанто, чтобы на нём было удобно разговаривать, он хотел создать такой язык, на котором можно было бы даже не разговаривать, чтобы всё понимало одно лишь мышление человека, опять же – заумь. Хлебников говорил, что есть три главных вида ума: неумь, заумь и разумь. И задача поэта понять заумь разумом, ввести этот давно забытый язык в быт. Важное условие, чтобы этот язык не отсылал человека к чему-либо другому, кроме как к самому предмету, чтоб не вызывал побочных ассоциаций, чтобы он был ясен и прост, как язык чисел, в котором можно написать абсолютно любое «слово», зная всего 10 символов.
Хлебников говорит о том, что как раньше использовали отдельный язык для быта, отдельный – для Бога, то же самое происходит и с заумным языком, из-за того, что он непонятен, он, минуя разум, сразу совершает сильное впечатление на человека. Такие, отдельные от будней языки, нужны, чтобы у человека было неиспорченное, чистое ощущение чего-то особенно важного. [7]
Он сам подверждает необходимость такого языка: «Языки останутся для искусства и освободятся от оскорбительного груза. Слух устал!» [8]
Если снова вспомнить о предшественниках Хлебникова в деле создания нового языка, а именно символистах, то можно сказать, что идеи их изначально схожи, создать особый язык для искусства, для религии, но ни в коем случае не для быта. И символисты считают слово ключом к чему-то тайному, а поэта – хранителем и единственным возможным открывателем тайны. Но если символисты говорят о тайном и древнем, мистическом развитии слова, то Хлебников всё же больше тяготеет к тому, чтоб улучшить и устроить прежний язык, а не просто оставить слово как оно было. Идея универсального языка — это мощная, но трудноисполнимая идея.
В «Богах» снова видна красота заумного языка Хлебникова, всё прочитанное не звучит как бессмыслица, а из-за пояснений Хлебникова и вставок не на звёздном языке можно подобрать, восстановить смысл заумных слов.
Нет сомнений в правильном прочтении слов, поскольку ударения проставлены самим Хлебниковым. Раз Хлебников проставлял ударения, то значит, что для него важен был и размер, мелодия его стихов. Большая часть написана четырёхстопным хореем. Примеры: Ду?мчи, да?мчи, до?мчи; а?ли, э?ли, и?ли!; о?льга, э?льга, а?льга!. Второй по популярности размер не имеет названия и состоит из трёх односложных стоп. Примеры: Зам, гаг, эам!; Амт, гули, пелп!; Клям! Клям! Эпс! Все остальные строчки зауми размером напоминаеют первые два, например, это пятистопный хорей или четырёхстопный односложный размер.
По фонетике язык богов «ярче» русского. Во-первых, Хлебников активно использует согласные звонкие, сонорные и аффрикаты, а именно, ц, ч, р, г, з, м, л. Их гласных Хлебников предпочитает у, и. Из-за широкого использования такого набора звуков «язык богов» звучит резко и явственно. Хлебников часто повторяет слоги, вроде Либиби?бинираро?, Цицили?цицицици?, Редэди?дидидиди?. Ещё резче становится язык из-за чрезмерного наполнения строчек восклицательными знаками, почти в каждой строчке есть восклицательный знак. Все эти знаки действуют так же, как у Маяковского, превращают слова или фразы в выкрики, в возгласы.Так же можно заметить, что в языке птиц в первой плоскости «Зангези» имеется много ц и у, что роднит его с языком богов. В мифах всегда считалось, что птицы ближе к богам, ведь они, как и боги, много времени проводят в небе.
Можно сказать и о способах словотворчества Хлебникова. Начать надо с того, что, на самом деле, у Хлебникова не так уж много заумных строчек, больше всего слов он сотворил в русском, а не в звёздном языке.
Самый распространённый способ — замена корнеслова при оставлении структуры слова, например «смехач» или «врачесо».
Второй способ, похожий на первый — сложение двух основ, как «песнекрики». Это способ проще, поскольку значения слов не меняются, в отличие от первого случая, где «смехач» — это силач смеха, но «песнекрики» — это большие энергичные, громкие песни.
Ещё одним из способов является звукопись вроде «тарарахнул зинзивер [12] » или «пучь и чапи». Звукопись была попыткой опять же приблизиться во всемирному языку.
И сам звёздный язык — ещё один способ. Примеры: «Ча юноши, До ласковых одежд» или
«И Ла труда во время бега,
И Вэ веселья, Пэ речей,
Па рукавов сорочки белой,
Вэ черных змей косы». [13]
Есть ещё у Хлебникова сближение слов при помощи каламбура, непривычных рифм. Примеры:
Где море бьется диким неуком,
Ломая разума дела,
Ему рыдать и грезить не о ком,
Оно, морские удила.
Возле лодки, возле весел,
Озорной, босой и весел,
Где косматому холопу
Стражу вверила халупа.
Иногда это достигалось и внутренним склонением, как, например, в той же «Лесной тоске»: «Полевая в поле вою,/ Полевую пою волю».
Кроме того, для Хлебников была ведь важна подмена первой, «ведущей» согласной. Так созданы слова «могатырь», «творяне», «читязь». По теории Хлебникова, изменение первой согласной переводит слово в другую категорию словесного духа, задаваемого именно первой согласной. Например, Хлебников писал, что, если «с Х начаты двадцать видов построек человека, — значит X можно определить, как плоскость преграды». [16] Тут, конечно, можно удивиться странности этого метода — ведь взято всего несколько слов для подтверждения: «хибарка, хиба, хиза, хануля, храпа, хламина, хут, хорун, хизык», но слов на Х больше, не все же они обозначают постройки! Мне кажется, что очень правильно по этому поводу высказывается в своих воспоминаниях о Хлебникове О.М. Брик:
«Хлебников пишет: К начинает или слова около смерти: колоть, (по)койник, койка, конец, кукла (безжизненный, как кукла), или слова лишения свободы: ковать, кузня, ключ, кол, кольца, корень, закон, князь, круг, или малоподвижных вещей: кость, кладь, колода, кол, камень, кот (привыкающий к месту).
„Ха-ха-ха!» — А кисель? А курица? А колбаса? Это что же? Около смерти? Или лишение свободы? Или малоподвижные вещи? — Бросьте, не надуете!”
Но деловые люди смеются зря: — Какое дело Хлебникову до слов, которые не входят в созвездие? — Какое дело стихотворцу до слов, которые не рифмуются? — Эти-то рифмуются! — Какое дело Хлебникову, что не все слова на К им охвачены? И кому это нужно: — кропотливо распределить все слова на К по их значению? — Разве этим занимался Хлебников?
Идиоты! Хлебников не каталогизатор слов, — Хлебников — поэт». [17]
В общем, Хлебников цели своей не достиг, вместо всем понятного всемирного языка создал свою личную и не с первого раза понятную «заумь», основанную вроде бы на звукописи, но точно негодную для общения между людьми, даже на не бытовые темы.
Список прочитанной литературы:
Велимир Хлебников. Творения, М., 1986
В.В. Аверьянов «В.В Хлебников. Традиционализм в литературе (1,2)»
О.М. Брик «О Хлебникове»
М.Л. Гаспаров «Считалка богов»
В. Гофман «Языковое новаторство Хлебникова»
Н.Н. Перцова «O “звёздном языке” Велемира Хлебникова»
Н.И. Харджиев «Маяковский и Хлебников»
Ю.Н. Тынянов «О Хлебникове»
Р.О. Якобсон. «О поколении, растратившем своих поэтов»
М.И. Шапир «О “звукосимволизме” у раннего Хлебникова»
Григорьев В.П. «Грамматика идиостиля. В. Хлебников»
[1] Все примеры взяты из X плоскости сверхповести «Зангези» (Велимир Хлебников. Творения, М., 1986, стр. 483) (далее просто: Творения, стр. 000) и стихотворения «Заклятье смехом» (Творения, стр. 53)
[3] День поэзии. M., 1978, с. 229–231.
[4] «Учитель и ученик, О словах, городах и народах», Творения, стр. 584
[7] Собрание произведений В. Хлебникова, т. V, стр. 225.
[8] Собрание произведений В. Хлебникова, т. V, стр. 158.
[10] Творения, стр. 474,475,485
[11] Творения, стр. 473-385
[16] Собрание произведений В. Хлебникова, т, V, стр. 200.