а алексин третий в пятом ряду о чем
Краткое содержание Третий в пятом ряду Алексина
Пожилая учительница с тридцатипятилетним стажем работы, Вера Матвеевна, уже не работала в школе. Она присматривала за внучкой Елизаветой. Ее сын и невестка, археологи, были в экспедиции. Лиза любила слушать бабушкины истории о преподавательской жизни. Больше всего она прислушивалась, когда бабушка рассказывала про Ваню Белова.
Ваня был третьим в пятом ряду на общей фотографий класса. Он был храбрым, отчаянным и добрым. Однажды он по карнизу на третьем этаже перебрался из класса в учительскую, чтобы защитить одноклассника от наказания. Также Белов объявлял голодовку из-за незаслуженной по его мнению двойки, поставленной учительницей своему сыну. Елизавету покорил этот смелый мальчик и она стала подражать ему.
Все поступки Вани казались Вере Матвеевне баловством и безрассудством. Однако трагический случай заставил женщину переосмыслить его личность.
У Елизаветы была аллергия на лекарства. По незнанию в детском саду ей дали таблетку, и девочка попала на операционный стол. Вера Матвеевна узнала, что хирург – Иван Белов. После этого все проказы шестиклассника обернулись для нее поступками мудрого не годам мальчика. Бабушка верила, что ее ученик спасет внучку. Когда операция завершилась, врач вышел в коридор и стало понятно, что он просто однофамилец.
Елизавета пошла на поправку, а Вера Матвеевна не могла теперь забыть про Ваню. Она поняла, мальчик много сделал для нее и ее сына. Женщина спросила сына в письме, почему он потерял связь с другом. Тот ответил, что Ваня взял на себя вину за проступок Володи, потому они повздорили. А потом их разлучил переезд.
Вера Матвеевна решила найти Ваню. Она была воодушевлена и поехала к его родителям. Старики же сообщили, что их сын погиб на войне.
Рассказ учит тому, что иногда мы не в силах вовремя понять, с какими людьми мы находимся рядом. Некоторые играют в нашей жизни незаметную, но судьбоносную роль. Нужно ценить тех, кто добр по отношению к нам.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Алексин. Все произведения
Третий в пятом ряду. Картинка к рассказу
Сейчас читают
Алексей вместе с водителем Прошкой Силиным ехал в Шушу. Эта маленькая сибирская деревенька располагалась на берегу реки Шуши. В это лето в тайге бушевали пожары, было душно и пахло гарью. Двадцать пять лет Алексей не видел своего друга
Светловолосый мальчик Никишка живёт со своей мамой в небольшой деревне рядом с морем. Он очень добрый и спокойный мальчуган. Любит оставаться один и мечтать о будущем. За это его не любят все деревенские дети.
Некогда Фивами управлял Лаий, супругой его была прекрасная Иокаста. Но в один день узнал он от оракула о том, что настанет день, когда появится на свет у него приемник, и погибнет он от его руки. Когда у него родился наследник
Деревенский мальчик по имени Яшка проснулся рано утром, чтобы идти на рыбалку. Накануне на рыбалку вместе с ним напросился городской мальчик, которого звали Володя. Он приехал из Москвы и гостил у родственников
Третий в пятом ряду (Алексин)
Шестидесятилетняя москвичка Вера Матвеевна, в прошлом учитель-филолог, наконец-то стала бабушкой. Её сын Володя и его жена Клава решили, что тридцатипятилетний педагогический опыт должен обрушиться на их дочь Елизавету, и уехали на археологические раскопки.
Опыт обрушился, но и девочка с трёх лет показала характер. Узнав о своём полном царственном имени, она отказалась отзываться на сокращённую версию. Ещё Елизавета очень любила рассказы бабушки об учениках. Особенно её впечатлил образ Вани Белова, мальчика со школьной фотографии, стоящего третьим в пятом ряду.
Ваня был одним из самых неоднозначных учеников Веры Матвеевны. Учась в одном классе с её сыном, он часто ставил педагогов в тупик своим поведением. Брал на себя вину других, голодал в знак протеста или ходил по карнизу третьего этажа. Однажды даже запер молодую учительницу математики в учительской, сорвал контрольную и спас друга Володю от двойки.
Елизавета просто влюбилась в Ваню Белова. Уже в детском саду она подражала ему, объявив голодовку, когда любимая заведующая детским садом Алёна собралась их покинуть. Бабушка защищала любимого воспитателя вместе с внучкой, настаивая на том, что детям нужно не её педагогическое образование, а любовь и теплота, которые доставались и взрослым и детям в саду.
Рассказывая внучке о Ване Белове, своём сыне и их завистливом однокласснике Сеньке Голубкине, Вера Матвеевна вспоминала о своих педагогических промахах, о том, как Ваня учил её поступать вопреки смыслу, но следуя голосу сердца и совести. Вспоминала, как была строга к своему сыну, как защищал его Ваня. Но она сбежала от Ваниного влияния, сменив место работы и забрав сына в новую школу.
Переосмыслить всё, пересмотреть своё прошлое в новом свете Веру Михайловну заставило несчастье. В детском саду Елизавете по незнанию дали лекарство, которое вызвало аллергический отёк горла. Девочку доставили в клинику именно в том районе, где раньше жила и работала бабушка. Оперировать ребёнка должен был доктор Иван Белов.
Медсестра у дверей операционной поила Веру Матвеевну валерьянкой и убеждала, что всё будет хорошо. Часы над дверью операционной стояли и для пожилой учительницы время остановилось. Она снова и снова вспоминала Ваню, его проделки и слова. Голодовка, запертая математичка, похищенные тетради с контрольной, поход по карнизу предстали перед ней в новом свете, также как и история с мужем, которого учительница пыталась перевоспитать, считая увлечение четвероногими несерьёзным.
Она развелась, муж уехал далеко и стал учёным. Звал к себе сына. Но именно Ваня Белов уговорил Володю не ездить к отцу, а приглашать его к себе. Он словно понимал, что так Вера Матвеевна может потерять сына. Ваня убеждал Володю заниматься любимым делом — археологией, помогая с точными науками, хотя мать считала выбор сына несерьёзным.
За время ожидания под дверью операционной учительнице довелось многое переосмыслить, взглянуть на Ваню другими глазами, понять, что он значил в её жизни и жизни её сына. И сейчас она верила, что Ваня Белов спасёт её внучку, снова совершив невозможное. Это оказался другой Белов, полный тёзка, но ему и медсестре бабушка была благодарна за спасение внучки, за надежду.
Когда Елизавета шла на поправку, Вера Матвеевна написала сыну письмо, изложив всё спокойно. Прилетела мать Лизы, Клавдия. Она привезла письмо от сына. Прочитав его, женщина поняла, что её сын стал совсем взрослым человеком. Он признался, что сам запер математичку перед контрольной, а Ваня взял вину на себя. Он научил Володю многому. Быть бесстрашным и целеустремлённым, посвящать себя любимому делу, беречь дружбу и приходить на помощь любому нуждающемуся.
Вера Матвеевна захотела поблагодарить Ваню Белова за всё. Разыскав его родителей на другом конце Москвы, она узнала, что ученик погиб на фронте в апреле 1945 года, спасая свою Родину. Его давно нет. Но он всё так же улыбается родным и друзьям со школьной фотографии третий в пятом ряду.
Анатолий Алексин — Третий в пятом ряду:
Краткое содержание
Москва 1960-х годов. Вера Матвеевна Кудрявцева – учительница литературы на пенсии, мать археолога Володи и бабушка 6-летней Лизы. Она рассказывает девочке историю одной фотографии, где трое школьников стоят в пятом ряду, на стульях. Среди них ее сын Володя, завистник Сеня Голубкин (Ворон), а третий – ее «злой гений» улыбчивый Ваня Белов. Учился он хорошо, да вот беда: любил спорить с учителями «за правду».
Когда-то Вера Матвеевна развелась со своим несолидным мужем-зоологом, а он стал ученым. Из чувства долга она познакомила с ним сына. А Ваня вдруг стал против этих встреч. Теперь ясно, что жалел учительницу. Ведь Володя мог полюбить отца больше, чем ее. В классе Вера Матвеевна была к сыну и строже, и несправедливей. А Ваня заступался. Раз Володя запер математичку перед контрольной. А Ваня взял вину на себя. И Вера Матвеевна с сыном перевелась в другую школу. Чтобы Володя не заразился от Вани «отчаянностью и отвагой». О других он думал больше, чем о себе. И не ждал благодарности. Для Лизы Ваня стал примером.
Однажды девочку увозит скорая помощь. Оперирует ее хирург Иван Белов. Ожидая, Вера Матвеевна судит себя. За то, что подавляла всех. А люди – уникальные личности, у каждого свой путь. «Учитель, как и хирург, на ошибки вряд ли имеет право». Поблагодарив доктора за спасение внучки, она поняла, что это другой Ваня. Тогда Вера Матвеевна хочет объясниться с тем самым Ваней, но находит только его родителей и узнает, что парень погиб в бою в последние дни войны.
Читательский дневник по повести «Третий в пятом ряду» Алексина
Сюжет
Вера Матвеевна Кудрявцева воспитывает 6-летнюю внучку Лизу. Раньше она была учителем литературы. Лизе нравится Ваня Белов, мальчик со школьной фотографии. Он, Володя (сын Веры Матвеевны), и Сеня Голубкин стоят в пятом ряду, на стульях. Ваня взял на себя вину Володи, закрывшего в кабинете математичку перед контрольной. Он верил в людей и делал добро, как умел.
Из-за него учительница вместе с сыном перешла в другую школу. Она и с мужем развелась, когда не смогла его переделать. А тот стал ученым. Ваня из жалости мешал Володе полюбить отца больше, чем мать. Однажды Лизу удачно оперирует Ваня Белов. Не тот, но это знак. Вера ищет Ваню, чтобы попросить прощенья, и узнает, что парень давно погиб на фронте.
Отзыв
Тема повести: призвание учителя, цена учительской ошибки, позднее прозрение. Идея: учитель должен раскрыть в учениках личность, а не подавить ее. Взрослым есть чему поучиться у детей: бесстрашию, нравственному здоровью, самоотверженности, неравнодушию. Ваня помог понять Вере Матвеевне, что она была неправа. И в отношениях с мужем, и с сыном и его женой, и с классом, и с внучкой.
Повесть учит ставить себя на место другого, сострадать, быть отзывчивым, искренним, смелым, правдивым, стоять за правду, жертвовать собой, защищать слабых, верить в добро и людей, признавать и исправлять свои ошибки, искать взаимопонимания, честного диалога между взрослыми и детьми, учителями и учениками.
Краткое содержание повести «Третий в пятом ряду» Анатолия Алексина
Москва 1960-х годов. Вера Матвеевна Кудрявцева – учительница литературы на пенсии, мать археолога Володи и бабушка 6-летней Лизы. Она рассказывает девочке историю одной фотографии, где трое школьников стоят в пятом ряду, на стульях. Среди них ее сын Володя, завистник Сеня Голубкин (Ворон), а третий – ее «злой гений» улыбчивый Ваня Белов. Учился он хорошо, да вот беда: любил спорить с учителями «за правду».
Когда-то Вера Матвеевна развелась со своим несолидным мужем-зоологом, а он стал ученым. Из чувства долга она познакомила с ним сына. А Ваня вдруг стал против этих встреч. Теперь ясно, что жалел учительницу. Ведь Володя мог полюбить отца больше, чем ее. В классе Вера Матвеевна была к сыну и строже, и несправедливей. А Ваня заступался. Раз Володя запер математичку перед контрольной. А Ваня взял вину на себя. И Вера Матвеевна с сыном перевелась в другую школу. Чтобы Володя не заразился от Вани «отчаянностью и отвагой». О других он думал больше, чем о себе. И не ждал благодарности. Для Лизы Ваня стал примером.
Однажды девочку увозит скорая помощь. Оперирует ее хирург Иван Белов. Ожидая, Вера Матвеевна судит себя. За то, что подавляла всех. А люди – уникальные личности, у каждого свой путь. «Учитель, как и хирург, на ошибки вряд ли имеет право». Поблагодарив доктора за спасение внучки, она поняла, что это другой Ваня. Тогда Вера Матвеевна хочет объясниться с тем самым Ваней, но находит только его родителей и узнает, что парень погиб в бою в последние дни войны.
Читательский дневник по повести «Третий в пятом ряду» Алексина
Сюжет
Вера Матвеевна Кудрявцева воспитывает 6-летнюю внучку Лизу. Раньше она была учителем литературы. Лизе нравится Ваня Белов, мальчик со школьной фотографии. Он, Володя (сын Веры Матвеевны), и Сеня Голубкин стоят в пятом ряду, на стульях. Ваня взял на себя вину Володи, закрывшего в кабинете математичку перед контрольной. Он верил в людей и делал добро, как умел.
Из-за него учительница вместе с сыном перешла в другую школу. Она и с мужем развелась, когда не смогла его переделать. А тот стал ученым. Ваня из жалости мешал Володе полюбить отца больше, чем мать. Однажды Лизу удачно оперирует Ваня Белов. Не тот, но это знак. Вера ищет Ваню, чтобы попросить прощенья, и узнает, что парень давно погиб на фронте.
Отзыв
Тема повести: призвание учителя, цена учительской ошибки, позднее прозрение. Идея: учитель должен раскрыть в учениках личность, а не подавить ее. Взрослым есть чему поучиться у детей: бесстрашию, нравственному здоровью, самоотверженности, неравнодушию. Ваня помог понять Вере Матвеевне, что она была неправа. И в отношениях с мужем, и с сыном и его женой, и с классом, и с внучкой.
Повесть учит ставить себя на место другого, сострадать, быть отзывчивым, искренним, смелым, правдивым, стоять за правду, жертвовать собой, защищать слабых, верить в добро и людей, признавать и исправлять свои ошибки, искать взаимопонимания, честного диалога между взрослыми и детьми, учителями и учениками.
Третий в пятом ряду — Алексин Анатолий Георгиевич (1979)
Пожилая учительница с тридцатипятилетним стажем работы, Вера Матвеевна, уже не работала в школе. Она присматривала за внучкой Елизаветой. Ее сын и невестка, археологи, были в экспедиции. Лиза любила слушать бабушкины истории о преподавательской жизни. Больше всего она прислушивалась, когда бабушка рассказывала про Ваню Белова.
Ваня был третьим в пятом ряду на общей фотографий класса. Он был храбрым, отчаянным и добрым. Однажды он по карнизу на третьем этаже перебрался из класса в учительскую, чтобы защитить одноклассника от наказания. Также Белов объявлял голодовку из-за незаслуженной по его мнению двойки, поставленной учительницей своему сыну. Елизавету покорил этот смелый мальчик и она стала подражать ему.
Все поступки Вани казались Вере Матвеевне баловством и безрассудством. Однако трагический случай заставил женщину переосмыслить его личность.
У Елизаветы была аллергия на лекарства. По незнанию в детском саду ей дали таблетку, и девочка попала на операционный стол. Вера Матвеевна узнала, что хирург – Иван Белов. После этого все проказы шестиклассника обернулись для нее поступками мудрого не годам мальчика. Бабушка верила, что ее ученик спасет внучку. Когда операция завершилась, врач вышел в коридор и стало понятно, что он просто однофамилец.
Елизавета пошла на поправку, а Вера Матвеевна не могла теперь забыть про Ваню. Она поняла, мальчик много сделал для нее и ее сына. Женщина спросила сына в письме, почему он потерял связь с другом. Тот ответил, что Ваня взял на себя вину за проступок Володи, потому они повздорили. А потом их разлучил переезд.
Вера Матвеевна решила найти Ваню. Она была воодушевлена и поехала к его родителям. Старики же сообщили, что их сын погиб на войне.
Рассказ учит тому, что иногда мы не в силах вовремя понять, с какими людьми мы находимся рядом. Некоторые играют в нашей жизни незаметную, но судьбоносную роль. Нужно ценить тех, кто добр по отношению к нам.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Алексин. Все произведения
Третий в пятом ряду — Алексин Анатолий Георгиевич (1979)
Анатолий Георгиевич Алексин
Третий в пятом ряду
Я часто слышала, что внуков любят еще сильнее, чем своих собственных детей. Я не верила… Но оказалось, что это так. Наверно, потому, что внуки приходят к нам в ту позднюю пору, когда мы больше всего боимся не смерти и не болезней, а одиночества.
Лиза явилась на свет в такую именно пору: мне было под шестьдесят.
Володя, мой сын, и Клава, его жена, еще раньше оповестили, что идут на столь смелый шаг лишь потому, что рядом есть я. Иначе бы они не решились. А когда Лизу привезли домой, Володя и Клава сказали, что возлагают на меня всю ответственность за ее судьбу. Тем более, что я тридцать пять лет проработала в школе.
— Ни один из нас не попадал во власть педагога в таком раннем возрасте! — сказал мне Володя.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Когда же Лизе исполнился год, Володя и Клава уехали на раскопки: где-то обнаружился очередной древний курган. Их профессией было не будущее, а далекое прошлое — оба они занимались археологией. И поэтому тоже казалось логичным, что Лизой должна заниматься я.
Я понимала, что моя внучка обязана заговорить раньше всех своих сверстников, что она должна научиться читать раньше всех остальных детей и раньше других проявить понимание окружающего ее мира… Ибо сын намекнул, что на пенсию могла уйти я сама, но не мой педагогический опыт.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Они были убеждены, что весь этот опыт, огромный, тридцатипятилетний, должен был обрушиться на бедную Лизу — и принести поразительные результаты.
Но мой опыт столкнулся с ее характером…
Что характер у внучки есть, я поняла сразу: она почти никогда не плакала. Даже если ей было больно и мокро. Не подавала сигналов! И от этого возникало много дополнительных трудностей.
Когда внучке исполнилось три с половиной года, я объяснила ей, что Лиза — это не полное имя, а полное звучит торжественно и парадно: Елизавета. С тех пор на имя Лиза она реагировать перестала. Не откликалась — и все. Я стала убеждать внучку, что называть ее, маленькую, длинным именем Елизавета неестественно, что люди будут смеяться.
— И пусть, — сказала она.
Тогда я ей объяснила, что такое имя без отчества произносить просто нельзя, потому что без отчества им называли царицу. С тех пор Лиза приобрела царственную осанку. А я стала сообщать родителям, звонившим откуда-то, где были усыпальницы и курганы: «Елизавета спит… Елизавета сидит на горшке…»
Внучка одержала первую в жизни победу.
В моей комнате, над столом, висели фотографии классов, в которых я преподавала литературу и русский язык. Или была к тому же еще и классной руководительницей. На фотографиях первые ряды полулежали, вторые сидели, а третьи и четвертые обычно стояли. У лежавших, у сидевших и у стоявших выражение лиц было не детское, напряженное. Может быть, из-за присутствия учителей, которые всегда располагались в центре второго ряда.
Елизавета любила водить пальцем по фотографиям и спрашивать: «Это кто? А это кто. »
Поскольку главное свойство склероза — помнить все, что было очень давно, и забывать то, что было недавно, я сразу называла имена и фамилии своих бывших учеников.
Только на одной фотографии рядов было пять… Рыжий парень, который на черно-белом снимке выглядел просто светловолосым, в отличие от других, улыбался. Он был третьим слева в том самом пятом ряду.
Я уже давно объяснила внучке, что это Ваня Белов, а рядом с ним стоит ее папа. Ваня поспорил в тот день, что сможет удержаться на стуле, который будет поставлен на другой стул. Так образовался дополнительный ряд, которого не было больше ни на одном снимке.
…Я часто слышала, что внуков любят еще сильнее, чем своих собственных детей. Я не верила… Но оказалось, что это так. Наверно, потому, что внуки приходят к нам в ту позднюю пору, когда мы больше всего боимся не смерти и не болезней, а одиночества.
Лиза явилась на свет в такую именно пору: мне было под шестьдесят.
Володя, мой сын, и Клава, его жена, еще раньше оповестили, что идут на столь смелый шаг лишь потому, что рядом есть я. Иначе бы они не решились. А когда Лизу привезли домой, Володя и Клава сказали, что возлагают на меня всю ответственность за ее судьбу. Тем более, что я тридцать пять лет проработала в школе.
— Ни один из нас не попадал во власть педагога в таком раннем возрасте! — сказал мне Володя.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Когда же Лизе исполнился год, Володя и Клава уехали на раскопки: где-то обнаружился очередной древний курган. Их профессией было не будущее, а далекое прошлое — оба они занимались археологией. И поэтому тоже казалось логичным, что Лизой должна заниматься я.
Я понимала, что моя внучка обязана заговорить раньше всех своих сверстников, что она должна научиться читать раньше всех остальных детей и раньше других проявить понимание окружающего ее мира… Ибо сын намекнул, что на пенсию могла уйти я сама, но не мой педагогический опыт.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Они были убеждены, что весь этот опыт, огромный, тридцатипятилетний, должен был обрушиться на бедную Лизу — и принести поразительные результаты.
Но мой опыт столкнулся с ее характером…
Что характер у внучки есть, я поняла сразу: она почти никогда не плакала. Даже если ей было больно и мокро. Не подавала сигналов! И от этого возникало много дополнительных трудностей.
Когда внучке исполнилось три с половиной года, я объяснила ей, что Лиза — это не полное имя, а полное звучит торжественно и парадно: Елизавета. С тех пор на имя Лиза она реагировать перестала. Не откликалась — и все. Я стала убеждать внучку, что называть ее, маленькую, длинным именем Елизавета неестественно, что люди будут смеяться.
— И пусть, — сказала она.
Тогда я ей объяснила, что такое имя без отчества произносить просто нельзя, потому что без отчества им называли царицу. С тех пор Лиза приобрела царственную осанку. А я стала сообщать родителям, звонившим откуда-то, где были усыпальницы и курганы: «Елизавета спит… Елизавета сидит на горшке…»
Внучка одержала первую в жизни победу.
В моей комнате, над столом, висели фотографии классов, в которых я преподавала литературу и русский язык. Или была к тому же еще и классной руководительницей. На фотографиях первые ряды полулежали, вторые сидели, а третьи и четвертые обычно стояли. У лежавших, у сидевших и у стоявших выражение лиц было не детское, напряженное. Может быть, из-за присутствия учителей, которые всегда располагались в центре второго ряда.
Елизавета любила водить пальцем по фотографиям и спрашивать: «Это кто? А это кто. »
Поскольку главное свойство склероза — помнить все, что было очень давно, и забывать то, что было недавно, я сразу называла имена и фамилии своих бывших учеников.
Только на одной фотографии рядов было пять… Рыжий парень, который на черно-белом снимке выглядел просто светловолосым, в отличие от других, улыбался. Он был третьим слева в том самом пятом ряду.
Я уже давно объяснила внучке, что это Ваня Белов, а рядом с ним стоит ее папа. Ваня поспорил в тот день, что сможет удержаться на стуле, который будет поставлен на другой стул. Так образовался дополнительный ряд, которого не было больше ни на одном снимке.
Папа Елизаветы последовал за приятелем, хотя еле удерживался на этом сооружении. Ему было особенно трудно оттого, что он с рождения прихрамывал на правую ногу. И еще чуть не падал со стула Сеня Голубкин, который вс…
К сожалению, текст книги удалён по просьбе правообладателя.
Читать бесплатно книгу Третий в пятом ряду — Алексин Анатолий
АНАТОЛИЙ АЛЕКСИН ТРЕТИЙ В ПЯТОМ РЯДУ
Я часто слышала, что внуков любят еще сильнее, чем своих собственных детей. Я не верила… Но оказалось, что это так. Наверно, потому, что внуки приходят к нам в ту позднюю пору, когда мы больше всего боимся не смерти и не болезней, а одиночества. Лиза явилась на свет в такую именно пору: мне было под шестьдесят. Володя, мой сын, и Клава, его жена, еще раньше оповестили, что идут на столь смелый шаг лишь потому, что рядом есть я. Иначе бы они не решились. А когда Лизу привезли домой, Володя и Клава сказали, что возлагают на меня всю ответственность за ее судьбу. Тем более, что я тридцать пять лет проработала в школе. — Ни один из нас не попадал во власть педагога в таком раннем возрасте! — сказал мне Володя. Клава присоединилась к мнению мужа. Когда же Лизе исполнился год, Володя и Клава уехали на раскопки: гдето обнаружился очередной древний курган. Их профессией было не будущее, а далекое прошлое — оба они занимались археологией. И поэтому тоже казалось логичным, что Лизой должна заниматься я. Я понимала, что моя внучка обязана заговорить раньше всех своих сверстников, что она должна научиться читать раньше всех остальных детей и раньше других проявить понимание окружающего ее мира… Ибо сын намекнул, что на пенсию могла уйти я сама, но не мой педагогический опыт. Клава присоединилась к мнению мужа. Они были убеждены, что весь этот опыт, огромный, тридцатипятилетний, должен был обрушиться на бедную Лизу — и принести поразительные результаты. Но мой опыт столкнулся с ее характером… Что характер у внучки есть, я поняла сразу: она почти никогда не плакала. Даже если ей было больно и мокро. Не подавала сигналов! И от этого возникало много дополнительных трудностей. Когда внучке исполнилось три с половиной года, я объяснила ей, что Лиза — это не полное имя, а полное звучит торжественно и парадно: Елизавета. С тех пор на имя Лиза она реагировать перестала. Не откликалась — и все. Я стала убеждать внучку, что называть ее, маленькую, длинным именем Елизавета неестественно, что люди будут смеяться. — И пусть, — сказала она. Тогда я ей объяснила, что такое имя без отчества произносить просто нельзя, потому что без отчества им называли царицу. С тех пор Лиза приобрела царственную осанку. А я стала сообщать родителям, звонившим откудато, где были усыпальницы и курганы: «Елизавета спит… Елизавета сидит на горшке…» Внучка одержала первую в жизни победу. В моей комнате, над столом, висели фотографии классов, в которых я преподавала литературу и русский язык. Или была к тому же еще и классной руководительницей. На фотографиях первые ряды полулежали, вторые сидели, а третьи и четвертые обычно стояли. У лежавших, у сидевших и у стоявших выражение лиц было не детское, напряженное. Может быть, изза присутствия учителей, которые всегда располагались в центре второго ряда. Елизавета любила водить пальцем по фотографиям и спрашивать: «Это кто? А это кто. » Поскольку главное свойство склероза — помнить все, что было очень давно, и забывать то, что было недавно, я сразу называла имена и фамилии своих бывших учеников. Только на одной фотографии рядов было пять… Рыжий парень, который на чернобелом снимке выглядел просто светловолосым, в отличие от других, улыбался. Он был третьим слева в том самом пятом ряду. Я уже давно объяснила внучке, что это Ваня Белов, а рядом с ним стоит ее папа. Ваня поспорил в тот день, что сможет удержаться на стуле, который будет поставлен на другой стул. Так образовался дополнительный ряд, которого не было больше ни на одном снимке. Папа Елизаветы последовал за приятелем, хотя еле удерживался на этом сооружении. Ему было особенно трудно оттого, что он с рождения прихрамывал на правую ногу. И еще чуть не падал со стула Сеня Голубкин, который всегда мечтал стоять выше других. А Ваня Белов улыбался. Это был мой злой гений. Я рассказывала о его проделках Елизавете, чтобы она никогда ничего подобного в жизни не совершала. Однажды Ваня Белов на глазах у всей улицы прошел по карнизу третьего этажа и, появившись в окне нашего класса, сказал: «Разрешите войти?» — Как такое могло случиться? — в тот же день спросил у меня директор. — Ваня Белов… — ответила я. В другой раз он объявил голодовку… Ему показалось, что я несправедливо поставила двойку одному из учеников. Ваня подошел на переменке ко мне и тихо сказал: — Вы, Вера Матвеевна, не задавали нам то, о чем спрашивали. — Но и того, что я задавала, он тоже не знал… как следует. — Как следует? Может быть… Но ведь за это не ставят двойку. — Она уже в классном журнале! — Но ее можно исправить. — Нельзя! — Вы должны это сделать. — Никогда… — Простите меня, Вера Матвеевна, но я буду протестовать. — Каким образом? — Объявлю голодовку! Я улыбнулась и махнула рукой. Но в буфет он в тот день не ходил. Я проверила: не ходил. На следующий день тоже… — Голодаешь? — спросила я его с нарочитой небрежностью. — Голодаю, — ответил он. — И долго еще… собираешься? — Пока не исправите двойку… — Потом он огляделся и тихо добавил: — Вы не бойтесь: другие об этом не знают. А то придется закрыть школьный буфет! Вечером я пошла к родителям Вани. Беловы жили рядом со школой, через дорогу. Самого Вани, к счастью, дома не оказалось. Его родители, милые, застенчивые люди, очень встревожились. В них не было ни Ваниной решительности, ни его озорства. — Чтото случилось? — спросила мать, как бы придерживая сердце рукой. — Что он… там? — Не беспокойтесь. — Как же не беспокоиться? Для него живем… Самое уютное место в комнате было отведено столу, на котором лежали Ванин портфель (я его сразу узнала!), тетради и книжки. Над столом висело расписание школьных уроков. И та самая фотография, где он был третьим в пятом ряду. — Не беспокойтесь, — сказала я. — Он учится хорошо. Выдвинут на математическую олимпиаду! — Слава богу! — сказала мать. Тут я отважилась и спросила: — Скажите, он… ест? — Перестал… — со страхом ответила Ванина мама. — Только пьет воду… Даже хлеба в рот не берет. Я спросила: «Может, что с животом?» А он говорит: «Нет аппетита!» Уже второй день нету… «А ведь так он выжмет из меня все, что захочет!» — подумала я. И на следующий день в присутствии Вани исправила тому ученику двойку на тройку. — Почему? — спросила Елизавета, когда я пересказала ей, уже шестилетней, тот давний случай. — Ты боялась, что Ваня умрет? — Исправила тому ученику двойку на тройку, — повторила я. Я только не сказала Елизавете, что тем учеником был ее папа.
Да, Володя учился у меня в классе. Так получилось… Уговаривая меня стать классной руководительницей именно в 6м «В», директор сказал: — Не отказывайтесь! Это предрассудки. Кто усомнится в вашей объективности? Я согласилась. И потом три года подряд доказывала ту самую объективность, которую, по словам директора, никто не мог взять под сомнение. Както незаметно это превратилось в одну из моих главных педагогических задач. Я очень старалась… Все должны были видеть, что я строга, бескомпромиссна и требовательна к своему сыну. Как Володя выдержал это, я теперь понять не могу. Ни в одной педагогической книге не сказано, что должен делать учитель, если прямо под носом, на первой парте возле окна, сидит его сын. Володя сидел на первой парте потому, что любил сидеть на последней. На примере именно его сочинений я объясняла всему классу, какие грамматические и смысловые ошибки являются наиболее характерными. У доски я держала его очень долго и называла Кудрявцевым, хотя других ребят звала просто по имени. Получалось, что я все же выделяла его. В отрицательном смысле… Володя вынужден был отвечать по литературе только блестяще. Но однажды, почувствовав, что он плавает, я задала сыну коварный вопрос о том, чего в школе не проходили. Володя умолк. А я громко сообщила ему или, вернее сказать, всему классу: — Двойка, Кудрявцев. Тогдато Ваня Белов и объявил голодовку. — Всегда помни, что ты мой сын! — внушала я Володе. — Пойми меня правильно… Он помнил, понимал — и не обижался. Но Ваня Белов понимать не хотел! Он вторгался в мой план взаимоотношений с сыномучеником. И все разрушал! Я объясняла Володе, что он должен интересоваться не только историей и древними глиняными черепками. Я внушала, что он не имеет права пользоваться подсказками или шпаргалками на контрольных по математике. А Ваня Белов доказывал сыну, что математика ему никогда в жизни не пригодится, — и продолжал делиться с ним на контрольных своими математическими способностями. Я убеждала Володю в том, что точные науки — это необходимая каждому гимнастика ума. Ваня же потом разъяснял, что гимнастикой нормальные люди занимаются не более двадцати минут в день. А тут — уроки, экзамены. Какая же это гимнастика? Я знала, что за моими взаимоотношениями с сыном следит, кроме Вани, еще один человек. Это был Сеня Голубкин. Есть люди, которые, увидев на вас новое платье, не поздравят с обновкой, а скажут: «Все наряжаетесь… Все наряжаетесь!» Узнав, что вы вернулись из отпуска, они покачают головой: «Все отдыхаете… Все отдыхаете!» А заметив, что вы хорошо выглядите, вздохнут: «Все расцветаете. » Наблюдая за Сеней Голубкиным, я вспоминала таких людей. Он болезненно переживал чужие успехи. Ему всюду чудились выгоды и привилегии, которыми обладают другие. Если ктото заболевал, Сенька говорил: «Ясно… Решил отдохнуть!» Если ктото получал пятерку за домашнее сочинение, он спрашивал: «Что? Мамочка с папочкой потрудились?» Четко сформулировать какуюнибудь мысль было для Сеньки ужасной мукой. И за эти свои мучения он ненавидел литературу, а заодно и меня. Голубкина ребята прозвали Вороном: он словно кружил над классом, ко всем приглядываясь и всех в чемто подозревая. Меня он подозревал в любви к сыну. Когда Володя, прихрамывая на правую ногу, направлялся к доске, Голубкин провожал его недоверчивым взглядом: а уж не притворяется ли он? Не выхлопатывает ли себе какието привилегии? Трудно было отыскать людей, более не похожих друг на друга, чем Ваня и Сенька. Но оба они осложняли мое и без того нелегкое положение. Наставляя свой класс на путь добродетели, я видела в Сенькиных глазах страстное желание, чтобы Володя с этого пути соскользнул. Тогда бы Сенька мог произнести фразу, которую уже давно носил за пазухой: «Сначала бы сына своего воспитали. » Я и сама больше всего боялась, чтоб какойнибудь Володин поступок не вступил в противоречие с моими проповедями и наставлениями. Но это все же произошло… На 8й «В» надвигалась контрольная по математике. Решить сложную геометрическую задачу было для моего Володи почти тем же самым, что для Сени Голубкина понять разницу между повестью и романом. Собираясь в то утро в школу, Володя мечтал, чтоб с математичкой чтонибудь приключилось. Я, конечно, сказала ему, что мечтать об этом бесчеловечно. — Ну, пусть застрянет гденибудь минут на пятнадцать. Мало ли в городе происшествий! А потом уж поздно будет писать… — Но ты ведь учил? — Мне это не помогает! Математичка была одной из немногих учительниц нашей школы, которые придавали значение своей внешности. Дождавшись, пока все остальные покинут учительскую, она торопливо прихорашивалась у зеркала, устраивая последний, придирчивый смотр своему лицу м прическе. Лишь убедившись, что все в порядке, она спешила на свидание к старшеклассникам. В то утро она тоже терпеливо дождалась, пока со стола в учительской исчез последний классный журнал. Подошла к зеркалу… И тут ее заперли. Повернули ключ со стороны коридора — и мечта Володи осуществилась: математичка застряла. Лишь минут через двадцать нянечка, которая пришла убирать коридор, услышала легкий стук: математичка не любила поднимать шума. Контрольная была сорвана. Я поняла, что пробил час Сеньки Голубкина! Математичка не захотела присутствовать при разборе этого «дела». Она была хорошенькой и не нуждалась в защите. Кроме того, она могла бы позволить себе попасть в страшную ситуацию, но не в смешную. А тут ей грозил смех. — Я попрошу Кудрявцева объяснить, как он на это решился! — сказала я, глядя на Сеню Голубкина. В его глазах не было торжества — в них было смятение: если я сама обвиняю сына, то в чем же ему тогда обвинять меня? Но вдруг с задней парты раздался голос Вани Белова: — А при чем здесь Володя Кудрявцев? Это я ее запер. — Ты… боялся контрольной по математике? — изумленно спросила я. — Чувство коллективизма! — ответил Ваня Белов. И сел. В глазах Сени Голубкина возникли разочарование и тоска. — Ты, Ваня, должен будешь извиниться… перед Ириной Григорьевной, — растерянно произнесла я. — А я, когда запирал, крикнул ей: «Извините, пожалуйста!» — Она не услышала. И потом… мне сейчас не до шуток! — Мне тоже, — сказал Ваня Белов. — Извинись… Поскорее! С глазу на глаз… — Математичка не любила быть действующим лицом в подобных спектаклях. — Стыдно должно быть и тем, ради кого Белов это сделал! — сказала я, опять глядя на Сеню Голубкина. Меня вызвал директор школы: — Что, опять Ваня Белов? — Опять. Но с другой стороны… — Пора принимать меры! — Пора, — ответила я. И, дождавшись конца учебного года, перебралась вместе с Володей в другую школу. Она была дальше от нашего дома… Но зато дальше и от Вани Белова! А уже потом, через год, мы вообще уехали на другой конец города. Так получилось.
Мне раньше казалось, что «прекрасная половина» человечества, к которой некогда принадлежала и я, не очень богата чувством юмора. Но моя внучка Елизавета постоянно опровергала эту точку зрения.