аффективные блоки в психологии что это такое

Журнал Практической Психологии и Психоанализа

Каждая интервенция, совершенная аналитиком, содержит в себе скрытый вопрос пациенту: «Это то, что вы пытаетесь сказать о своих чувствах?»
(Boesky, 1990, p. 577).

Аффекты усиливают переживание. Они делают то, что хорошо, еще лучше, а то, что плохо, еще хуже
(Tomkins, 1962, 1964).

Объектная любовь укрепляет самость, точно так же, как укрепляет самость любое другое интенсивное переживание, даже то, которое обеспечивается активными физическими упражнениями. Кроме того. сильная самость позволяет нам более интенсивно переживать любовь и желания
(Kohut, 1984, p. 53).

Эти три цитаты отражают различные подходы к аффективным переживаниям, возникающим в ходе психоаналитической терапии. Они послужат для нас каркасом последующего обсуждения. Бески (Boesky, 1990) считает, что любая аналитическая интервенция относится к чувствам, выражаемым пациентом, и воспринимаемым, понимаемым и сообщаемым аналитиком. Мы развиваем идею Бески, полагая, что изучение того, что «чувствует» пациент, включает в себя исследование континуума в диапазоне от кратковременных «категориальных» аффектов и настроений до всепоглощающих состояний интенсивного аффективного переживания.

Любое аффективное переживание включает чувство, физиогномическое выражение и, кроме того, реакции со стороны автономной нервной системы. «Категориальными аффектами» мы называем переживания наслаждения, счастья, удовольствия, гнева, страха, печали, стыда, унижения, смущения, вины, горя, неуважения и презрения. Эти аффективные переживания относительно легко распознать и охарактеризовать как тем, кто их испытывает, так и тем, кто их наблюдает. Обычно их источник известен. Так, например, когда Нэнси испытывала гнев на своего консультанта, помогавшего ей в написании диссертации, из-за его неспособности ответить надлежащим образом, и она, и аналитик могли распознать источник и легко понять форму аффективной реакции. Используемый нами термин «настроения» относится к более длительным и устойчивым и аффективным переживаниям. Например, гнев Нэнси, вызванный отказом отца Рокко ответить на телефонный звонок, рассеялся после того, как он позвонил днем позже. Но после постоянных фрустраций, критических высказываний и проявлений недовольства у нее возникло устойчивое настроение сдерживаемого негодования и разочарования. Из-за возникших связей с прошлыми аналогичными переживаниями и трансферентных ассоциаций ее настроение стало более стойким и запутанным. Под аффективными состояниями мы понимаем более интенсивные, всепоглощающие аффективные переживания, которые являются настолько сильными, что когнитивные способности оказываются ослабленными и ограниченными, как у ребенка, закатывающего истерику. В таком случае когнитивное значение имеет только непосредственное ощущение аффекта. Аффективные состояния могут быть кратковременными или длительными, например, состояние ненависти и злобы, возникающее в ответ на получение нарциссической травмы. Описание Нэнси состояний опустошительной депрессии в выходные дни является примером переживания, выводящего человека из строя. Она не могла работать, ей было трудно следовать намеченным планам, писать письма или общаться с друзьями.

Любое клиническое взаимодействие представляет собой реальный жизненный опыт как для анализанда, так и для аналитика. Согласно Томкинсу (Tomkins, 1962), если аналитик подкрепляет позитивные эмоции пациента, то расширяется и позитивный опыт последнего; если же аналитик вовлекается в аффективное состояние гнева, стыда или безнадежности, то тучи становятся еще более черными. Значение этого процесса амплификации становится очевидным, если детально рассмотреть континуум позитивных и негативных аффектов, настроений и аффективных состояний. Определяя значение аффективного переживания, мы занимаем удобную позицию для обсуждения терапевтической роли аналитика в поддержке и понимании пациента, в усилении его позитивных и негативных эмоций и управлении эмоциональным аспектом всего клинического взаимодействия.

Кохут (Kohut, 1984) говорит о реципрокных отношениях между переживанием эмоции и восприятием человека самого себя. Чувство самости усиливается благодаря вселяющим энергию интенсивным позитивным эмоциям. В свою очередь усилившееся чувство самости позволяет человеку более интенсивно переживать аффекты. В таком случае упрочившаяся самость имеет возможность более четко реагировать на аффекты и сообщать о них другому. В результате собственные эмоциональные переживания человека могут более четко осознаваться благодаря рефлексии и, следовательно, оказываются более доступными для совместного их осмысления в процессе клинического взаимодействия.

Континуум эмоциональных переживаний, выведенный на основе непосредственного клинического наблюдения

Психоаналитические представления о значении эмоций, после того как вначале им приписывалась главная роль в отреагировании защемленного аффекта, вызванного травмирующими событиями, с течением времени изменились. После того как акцент сместился на влечения, интерес к аффектам значительно уменьшился. В то время аффекты рассматривались как производные или побочные продукты влечений. Большее внимание уделялось тогда тревоге в рамках структурной гипотезы, в соответствии с которой, выступая в качестве сигнала о потенциальной опасности для Эго, тревога является основой для автоматического введения защитных мер. В рамках этой фундаментальной для Эго-психологии гипотезы теоретики обсуждали роль эмоций (Rapaport, 1953; Spitz, 1957). Современная эпоха теории аффектов началась с исследований Томкинса (Tomkins, 1962, 1964). Наряду с многочисленными последующими работами, в которых развиваются идеи Томкинса (Stern, 1985; Emde, 1988a, b), существует также целый ряд всесторонних обзоров и ценных новых формулировок современной концепции (Schore, 1994; Jones, 1995). Мы считаем, что наши собственные идеи находятся в русле этого современного направления исследований, основанных на изучении поведения младенцев, нейрофизиологии и клинических наблюдениях. Однако в данной работе мы решили следовать иным курсом. Мы рассмотрим «наивный» подход, основанный на общем переживании, чтобы выделить особый момент, который является важным в нашем понимании клинического взаимодействия. Мы представим наш тезис, согласно которому дискретные, или категориальные, аффекты, настроения и аффективные состояния оказывают разное воздействие как на пациента, так и на терапевта. Это предположение необходимо для доказательства нашего мнения, что любое клиническое переживание следует рассматривать не только с традиционных интрапсихических и интерсубъективных позиций, но и с точки зрения аффективно-когнитивного состояния.

Хотя мы признаем, что по своей сложности аффективные переживания варьируют от переживаний, которые являются врожденными и непосредственно возникают в жизни ребенка, до тонких сцеплений чувств с символическими когнитивными представлениями и оценками, мы выбрали для обозначения аффективных переживаний обычные слова, которые в повседневной жизни употребляются взрослыми. То есть мы используем термины, которые использовали бы пациенты для описания своих внутренних переживаний и которые мы бы использовали, чтобы привлечь внимание к их и нашим собственным аффективным переживаниям. Мы выбрали их не для того, чтобы следовать тем или иным имеющимся попыткам провести различие между аффектом, чувством и эмоцией (Basch, 1976), врожденными, вспомогательными и регулирующими аффектами (Tomkins, 1962, 1964), примитивными аффектами и производными эмоциями и чувствами (Kernberg, 1992) или аффектами в схематизированных формах, такими, как сигнальная тревога и бессознательное чувство вины (Freud, 1926), аффективное ядро (Emde, 1983), организмический дистресс (Mahler, 1968) или базальная тревога (Sullivan, 1953).

Аффективные переживания обычно подразделяются на позитивные и негативные, или гедонические и ангедонические, как это показано ниже.

Когда пациент заявляет, что он опечален, то это чувство пациент и аналитик могут объединить в паре со словом «счастливый»; при этом, разумеется, слово «печаль» подразумевает, что пациент чувствует себя несчастным.

Другую воображаемую линию можно провести выше и ниже линии, отображающей нейтральный аффект, чтобы указать диапазон, включающий переживания дискретных аффектов и настроения (схема 2). Верхняя и нижняя линии обозначают границы, отделяющие аффекты, которые иногда переживаются как менее интенсивные и менее стойкие и которые чувствительны к изменению ситуации (они расположены вблизи нейтральной линии), а иногда как более интенсивные и более стойкие и которые являются более резистентными к изменению ситуации (они расположены вдали от нейтральной линии). На аффективные переживания или настроения, расположенные далеко от нейтральной линии, нередко оказывают влияние характерологические особенности (например, застенчивость и склонность к переживанию чувства стыда), и их часто рассматривают в аспекте индивидуальности или личности.

В процессе клинического взаимодействия чувства, относящиеся к дискретным аффектам или настроениям аналитика и анализанда, в целом доступны осознанию. Если аффект человека не допускается в сознание из-за его аверсивности (например, подавляется или вытесняется гнев из-за чувства стыда), осознание чувства стыда и его значения позволит ему испытывать чувство стыда и гнев на сознательном уровне. Эмоции, которые располагаются на линии между дискретными аффектами и настроениями, в целом доступны для свободных ассоциаций, рефлексивного понимания и достижения инсайтов. Те аффективные переживания, которые расположены за пределами этих линий, то есть представляют собой изменения состояния, создают серьезные сложности для аналитической работы (схема 3).

Какие реакции вызывают у аналитика дискретные аффекты, настроения и аффективные состояния?

Как правило, аффективные переживания, расположенные над нейтральной линией (симпатия, удовлетворенность, гордость, храбрость, оптимизм, доброта, энергичность, уверенность, эффективность), позволяют пациенту ощущать себя в безопасности, когда он рассказывает аналитику о своих мыслях. И наоборот, недоверие, зависть, чувство стыда, страх, печаль, чувство вины, пассивность, ощущение небезопасности и своей неумелости обычно становятся причиной защитных мер и не позволяют пациенту раскрыться. Поскольку дискретные аффекты и настроения чувствительны к ситуации и открыты для рефлексии, часто бывает нетрудно понять, насколько они соответствуют реальным условиям.

Прямой подтверждающий ответ, как правило, подкрепляет позитивный аффект или позитивное настроение пациента. Негативные аффекты и настроения могут усиливаться (или ослабевать) в качестве соответствующего ответа на расспросы и проявление интереса со стороны аналитика (схема 4). В таком случае характер ожидания, которое может стать причиной дискретного позитивного или негативного аффекта или настроения, можно сравнительно легко довести до сознания пациента, раскрывая разные по своей интенсивности и длительности трансферентные конфигурации.

Интенсивные аффективные состояния также могут сопровождаться чувством безопасности или защищенности. Восторг, спокойная удовлетворенность собой, представление о своем совершенстве, опрометчивый отказ, воодушевление, высокомерие, ярость, грандиозность и всемогущество подкрепляют у пациента мысли и способы поведения, которые он не стремится ни обсуждать, ни ставить под сомнение. Ощущение безопасности воспринимается пациентом как зависящее от сохранения его состояния. Интервенции, нацеленные на ослабление самовозвеличения пациента или устранение опасных аспектов состояния, приводят к тому, что как опасность расценивается аналитик, а не эмоциональное состояние как таковое. Постоянная и/или интенсивная подозрительность, ненависть, неудовлетворенность, невыносимое чувство стыда, ужас, депрессия, жалость к себе, униженность, апатия, ощущение себя жертвой и чувство неадекватности, как правило, в качестве общего ориентира нацелены на достижение чувства защищенности. Оспаривание их обоснованности или даже выяснение их источников часто чревато тем, что по отношению к аналитику возникают аверсивные чувства.

Линейные и нелинейные аспекты аффективного переживания в процессе клинического взаимодействия

Настроенность одного человека на аффект другого никогда не бывает абсолютно точной. Матери могут управлять ритмическими аффективными реакциями младенцев, слегка ускоряя или замедляя их темп и течение благодаря интуитивному восприятию общих для матери и ребенка потребностей. Тщательное наблюдение за реакциями аналитика, когда он правильно эмпатически воспринимает своего пациента, может показать, что интонации аналитика и его действия в целом соответствуют всплескам и ослаблениям эмоций у пациента. Такое наблюдение может также показать, что аналитик использует успокаивающие интонации, когда пациент возбужден, и, наоборот, говорит более оживленно, чтобы интуитивно поддержать пациента, когда тот подавлен.

Аффективно-когнитивное взаимодействие: аффективные переживания как провоцирующие факторы ролевого поведения

В данном случае аналитик был эмоционально включен и в состояние гнева и фрустрации пациента, и в его состояние «эмоционально фрустрированного ребенка». Этим фрустрированным ребенком был как сам пациент, так и его сын. В двух модельных сценах были систематизированы трансферентные и контртрансферентные конфигурации, проявлявшиеся в ходе терапии. Одна из них относилась к переживанию эмоционально фрустрированного ребенка в детской кроватке, отчаянно пытающего привлечь к себе внимание своей матери. Другая сцена отображала то, как органически слабослышащий отец становился глухим, когда его сыну было плохо. Перенос повторял первоначальные взаимодействия матери и отца с сыном; при этом аналитик оказывался в позиции фрустрированного, обескураженного и/или раздраженного человека, когда пациент сначала «становился глухим», а затем сонливым. То есть аналитик ввергался в эмоциональное состояние отчаявшегося ребенка, который не мог привлечь к себе внимание глухого отца и спящей матери. Лечение сдвинулось с мертвой точки, когда после продолжительной аналитической работы пациент стал способным выдерживать колебания между двумя состояниями, вызванными чувствами вины и стыда, то есть между состояниями нетерпимого, фрустрирующего взрослого и беспомощного, оставленного, фрустрированного ребенка. Смещение эмоционального состояния пациента от «глухого» и спящего (как его родители) к фрустрированному и отвергнутому (каким он воспринимал себя в детстве) позволили аналитику наладить контакты с пациентом как фрустрированным ребенком. Этот переход произошел в результате того, что пациент мог теперь выносить воспоминания о том, как он был фрустрирован, раздражен и подавлен и в роли жертвы, и в роли мучителя. Прежде в тех случаях, когда пациент «сбегал» в глухоту и сонливость, аналитику приходилось оставлять попытки помочь пациенту справляться с болезненными переживаниями фрустрации и разочарования, чтобы содействовать продвижению анализа посредством исследования или же рефлексивного понимания происходившего. Единственная цель, возможная для них обоих, была обусловлена мотивацией пациента, сводившейся к его желанию ощущать спокойствие, вернувшись в активное состояние контакта.

Задав вопрос «Что же мне делать?», пациент указал не только на восстановление контакта, но и на переход от состояния беспомощного отчаяния к вере в то, что что-то можно сделать. Ответ аналитика «Быть его другом» отразил основанное на его собственном опыте позитивных контактов с пациентом понимание аналитиком того, что тот являлся человеком, способным к установлению отношений дружеской привязанности, а не ограничиваться взаимодействиями по типу жертва-мучитель.

Задавая вопрос, пациент отказался от своего пессимистического убеждения в том, что он был обречен переживать ту или другую сторону аверсивных отношений со своими недоступными, нерефлексивными родителями, а также сумел осознать и выдержать свое чувство стыда, унижение и фрустрацию. Спонтанный ответ аналитика отразил то, что было нужно фрустрированному ребенку-пациенту от своих родителей и что было нужно сыну пациента от своего отца. Но еще важнее то, что, достигнув успеха после многочисленных обескураживающих нарушений клинического взаимодействия, пациент мог теперь испытывать дружеские чувства к стремящемуся ему помочь аналитику и уважение к самому себе (а также к своему сыну).

В других случаях реакция аналитика на интенсивное аффективное состояние пациента может быть интенсивной, но сдержанной. Одна молодая женщина, испытывавшая тяжелые душевные страдания, на одном из сеансов в начале лечения истерически плакала из-за несущественного происшествия, которое, однако, явно ее расстроило. К своему удивлению, аналитик едва сумел подавить садистскую усмешку. Анализируя ассоциации, связанные с этим аффектом, аналитик вспомнил, что пациентка упомянула, что в семье ее часто провоцировали и дразнили. Аналитик вспомнил также, как он вместе с другими детьми издевался над своей одноклассницей, а позднее очень сожалел об этом, узнав, что у девушки возникло психическое заболевание. Аналитик снова обрел спокойствие и произнес слова, в которых проявил достаточную эмпатию к душевным страданиям пациентки, на что она почти никак не прореагировала. Когда сеанс близился к завершению и аналитик задался вопросом, когда этот крайне медленно развивающийся терапевтический процесс получит хоть какое-то ускорение, пациентка высказала свое сомнение в эффективности лечения. Аналитик согласился с сомнениями пациентки, сказал, что и ему самому тоже интересно узнать, в чем причины проблем, возникающих между ними, и поинтересовался, нет ли у нее каких-либо предположений по поводу того, что им мешает. После некоторых колебаний она сказала, что, по ее мнению, проблема связана с ее страхом стать объектом насмешек. Аналитик почувствовал, насколько сильной была их эмоциональная связь в форме комплементарной диадической коммуникации в ролях садиста-насмешника и провоцирующей жертвы. После этого аналитик оптимистически расценил их способность к взаимному реагированию и шансы на успешную терапию. Следующие несколько сеансов были потрачены на исследование ее страха насмешек в настоящем и в прошлом, благодаря чему она стала более открыто проявлять свои эмоции во время сеансов.

Эти примеры иллюстрируют открытость аналитика к спонтанным реакциям и эмоциональным проявлениям. Оба ответа аналитика помогли добиться прогресса в лечении, причем в обоих случаях по-разному. Садистская усмешка, которую аналитик сумел сдержать, дала ему информацию о комплементарной аффективной реакции и помогла установить некоторые свои прошлые переживания и переживания пациентки, воссозданные в аналитической ситуации. Аналитик ограничил свою реакцию внутренним диалогом. По его мнению, рабочий альянс еще не был установлен, и пока они не были подготовлены к совместному использованию информации.

Ситуация с пациентом-мужчиной существенно отличалась. Пациент и аналитик работали вместе в течение долгого времени и постоянно делились информацией. Несмотря на нарушение открытости по отношению к друг другу, из-за которого была заблокирована способность пациента к рефлексии собственных переживаний, основа для успешной интервенции была заложена многочисленными переживаниями совместно расширяющегося понимания. С одной стороны, весь предыдущий опыт взаимодействия делал относительно «безопасным» проявление спонтанности аналитика; с другой стороны, ощущение фрустрации и тревога за пациента и его сына, а также ощущение аналитиком необходимости что-то сделать привели к тому, что аффективное состояние дистресса и тупика стало невыносимым. Все это дало стимул к дисциплинированному спонтанному вмешательству, однако успешный результат был подготовлен прочным интерсубъективным контактом между пациентом и аналитиком в процессе взаимодействия.

Аффективные состояния, подталкивающие пациента и аналитика скорее к действию, чем к исследованию, возникают, как правило, при определенных предсказуемых обстоятельствах. В главе 6 мы приводим пример из анализа Нэнси, когда аналитик, испытывая раздражение на Нэнси из-за ее пассивности и рационализаций в ответ на оскорбительное обращение с ней ее тети, был втянут в ролевое отыгрывание. Аналитик выразил требование пациентки, чтобы с ней лучше обращались, а не анализировали ее несостоятельность. В этом случае воздействие заключалось в подтверждении ее права ожидать большего от членов ее семьи. Это не было воспринято как оскорбление или стимулирование зависимости от аналитика, но мы должны сознавать, что, когда мы вступаем во взаимодействие, результат непредсказуем. Но какой бы ни была реакция пациента, она может дать новый материал для проведения дальнейшего исследования.

Некоторые аффективные состояния могут развиваться незаметно, формироваться тогда, когда темы, мотивы и чувства либо не осознаются, либо их значение недооценивается. В других случаях аффективное состояние может быть вызвано кризисом в жизни пациента или аналитика, например, разводом, болезнью (Schwartz, Silver, 1990), потерей работы или ожидаемого продвижения по службе, смертью родных или прерыванием беременности (Lazar, 1990; Gerson, 1994). Пациенты, которым часто ставят диагноз «пограничные состояния», особенно те из них, которые когда-то перенесли тяжелую психическую травму, могут оказаться неспособными выносить иллюзорное пространство без потери чувства аутентичности в клиническом взаимодействии. Эти пациенты могут требовать, чтобы аналитик непосредственно реагировал на их невыносимые аффективные состояния, которыми они целиком поглощены. Главная особенность аффективных состояний состоит в том, что независимо от причины их возникновения (неспособности аналитика понять аффективные потребности пациента, или свои собственные обусловленные кризисом изменения состояния самости, или требования, продиктованные ожиданиями пациента при интенсивном патологическом переносе) в интерсубъективной сфере воздействие будет восприниматься как давление с целью вызвать более интенсивные непосредственные реакции. В этом случае обычные ролевые позиции аналитика по отношению к пациенту и пациента по отношению к аналитику поддерживать гораздо труднее, и, как правило, усиливается тенденция к взаимному самораскрытию. В процессе успешно протекающей терапии, в которой доминируют мотивы исследования и утверждения, взаимодействие и самораскрытие часто оказываются весьма благотворными.

Характеристики аффективных переживаний пяти мотивационных систем

До сих пор мы использовали феноменологический подход к описанию дискретных аффектов, настроений и аффективных состояний, а также того, как мы работаем с ними в процессе лечения. В качестве примеров мы использовали девять пар противоположных аффектов. Очевидно, что список может быть значительно более длинным. Каковы ограничения используемой нами модели аффективных переживаний, расположенных выше и ниже нейтральной линии? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны вернуться к теории пяти мотивационных систем.

Аффективные переживания, связанные с системами, в основе которых лежит регуляция физиологических потребностей и потребность в чувственном удовольствии и сексуальном возбуждении, несколько отличаются от представленных нами схем (схемы 1, 2 и 3). Аффективные переживания, относящиеся к двум этим системам, включают в себя гораздо больше телесных ощущений, возникающих вследствие ритмического усиления физиологических потребностей и напряжения, обусловленного выработкой гормонов.

Мы описали (Lichtenberg, 1989) физиологические потребности, которые подвергаются психической регуляции на протяжении всей жизни: принятие пищи, выделение, дыхание, тактильная и проприоцептивная стимуляция, температурная регуляция, равновесие, сон и общее физическое здоровье. Мы отделяем эти физиологические потребности и психическую регуляцию, в которой они нуждаются, от незаметных телесных процессов, таких, как функция селезенки, печени и т. д., которые не доступны для осознания. Мы предположили, что базисная врожденная схема питания такова: потребность в принятии пищи > ощущение голода, формирующее аффект дистресса (плач) > переживания сосания и поглощения пищи (происходящее с разной быстротой устранение дистресса = облегчение) > ощущение удовольствия и чувство насыщенности (сопровождающееся состоянием перехода к другой мотивационной потребности). Успешность психической регуляции этого паттерна измеряется достижением младенцем осознания чувств голода и насыщения в качестве самостоятельно идентифицируемых аффектов и ощущений. Осознание чувств голода и насыщения достигается лишь в результате сенситивной диадической коммуникации между матерью и младенцем, когда мать улавливает сигналы младенца. В клинической работе со многими взрослыми мы и не можем, и не должны улавливать тонкости этих формирующих диадических взаимодействий. Паттерн «голод-принятие пищи-облегчение и насыщение», если он является сформированным и устойчивым, едва ли нуждается в исследовании. Однако при нарушениях, относящихся к функции принятия пищи (отсутствие аппетита, переедание и рвота), возникает спектр аффективных расстройств, которые могут заставить нас вновь обратиться к базисной схеме, приведшей к развитию заболевания (см. Lichtenberg et al., 1992, pp. 138-145).

Аффективные паттерны, которые характеризуют переживания, связанные с психической регуляцией физиологических потребностей и чувственно-сексуальной мотивационной системой, являются особенно богатыми источниками метафорического выражения. Мы предполагаем, что пересечение богатого ощущениями переживания ребенка, не освоившего пока еще символы, и последующее символическое использование вербальной кодировки придает особую остроту основанным на ощущениях метафорам, таким, как: «Я тебя сожру», «Не будь такой толстой задницей», «Ты не даешь мне вздохнуть», «Какие тошнотворные вещи ты говоришь», «Ты пытаешься взобраться на головокружительную высоту», «Остынь», «Раскаленная докрасна», «Он словно аршин проглотил».

В завершение нашего обзора аффектов, аффективных ощущений, настроений и аффективных состояний каждой из мотивационных систем рассмотрим теперь связь аффектов между собой. На наших диаграммах мы представили пары позитивных и негативных дискретных аффектов, настроений и состояний как континуум соответствующих эмоциональных переживаний. Раздражение, на которое нет ответа, нередко превращается в гнев, но раздраженный человек, не сумевший преодолеть фрустрирующую ситуацию, может отреагировать тем, что переживает чувство стыда или становится подавленным.

Точно так же раздраженный человек может искать успокоения в чрезмерном потреблении пищи и/или в поиске чувственных впечатлений. Аналогичным образом попытка установить взаимную симпатию, которая остается без ответа, может вылиться в восторженную озабоченность, чувство собственной грандиозности и безразличие к другим людям или в гнев, депрессию, чувство униженности, крайнюю жалость к себе, в нервную анорексию или навязчивый поиск сексуального возбуждения. Какой вывод мы можем сделать из этого утверждения о сложности эмоциональных реакций, из идеи о том, что при определенных условиях стрелки на диаграмме могут быть направлены от того или иного аффекта или настроения в сторону того или иного позитивного или негативного аффективного состояния? Каждый человек в силу своего жизненного опыта склонен усиливать или ослаблять свое аффективное состояние, когда определенный аффект воспринимается как оставшийся без необходимого или желательного ответа. Мы должны следовать за всеми сообщениями пациента, чтобы проследить трансформации его эмоций, чувства, испытываемые пациентом, когда терапевту удается или не удается правильно его понять и ему ответить, а также потенциальные возможности и механизмы усиления аффектов и превращения и в состояния. Мы согласны с Фридмэном, что, «если аналитик научится классифицировать аффекты по нескольким отдельным мотивационным осям, то вполне вероятно, что у него разовьется особая чувствительность к тонким проявлениям намерений и чувств» (Friedman, 1995, p. 444).

Техники, содействующие обретению чувства безопасности

Какие технические подходы позволяют анализанду почувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы воссоздать аффективные состояния, отображающие важные жизненные переживания, которые необходимо исследовать, а также чтобы не допустить возникновения барьеров, препятствующих рефлексивному пониманию состояний? Ключом ко всему является эмпатический способ восприятия. По мере того как аналитик достигает успехов в выявлении аффектов и настроений анализанда и в понимании соответствующих мотиваций, аффекты, как правило, остаются гибкими, происходит расширение сознания и появляется чувство безопасности. По словам Фридмэна, «любовь или иллюзия любви проявляется тогда, когда кто-то подкрепляет субъективно переживаемое человеком чувство опоры» (Friedman, 1995, p. 446). Когда аналитик совершает неизбежные ошибки в выявлении аффекта, настроения и/или мотивации, представляемой с позиции пациента, вслед за этим часто возникает аффективное состояние, вызванное такой неудачей. Характерной особенностью многих таких ошибок является ощущение, возникающее у пациента, что к нему относятся как к «объекту», а его субъективные качества игнорируются или не замечаются (объектификация, Broucek, 1991). Если пациенту и аналитику удается сдержать аффективное состояние и начать исследовать его возникновение, вызванное эмпатической ошибкой, пациент получает возможность скорректировать восприятие аналитиком источника разрушительного состояния. Своей открытостью к восприятию анализанда аналитик подкрепляет его способность делать рефлексивные наблюдения и оказывать влияние. Такое утверждение пациентом себя помогает уменьшить асимметрию между собой и «экспертом», пробуждая аффекты эффективности и компетентности, создающие противовес разрушительному состоянию. Часто может присутствовать дополнительный фактор. Пациент со своих позиций может определить роль аналитика в разрыве контакта (Hoffman, 1983), и часто эта атрибуция делается в терминах аффектов и аффективных состояний: «Вы замолкаете и лелеете свои чувства обиды, когда я не принимаю того, что вы мне говорите». Или: «Вы говорите так, словно вам все известно, а я ничего не знаю». Или: «Вы слишком уверены в своей привлекательности, чтобы понять, что я чувствую». Эти атрибуции обиды, всеведения и самосовершенства предоставляют возможности для исследования влияния состояния одного человека на другого, если аналитик позволяет себе «примерить» атрибуцию. Будучи открытым для предположений и позволяя себе вчувствоваться в состояние, иногда распознавая смутно воспринимаемые аспекты самости, на которые было оказано влияние в интерсубъективной сфере, аналитик может моделировать готовность к исследованию воздействия аффективного состояния, которое неизбежно оказывает влияние на диадические отношения.

Источник