амадора та что любит
Амадора. Та, что любит…
Если вы думаете, что Анаис Нин, Генри Миллер и Чарльз Буковски истощили весь запас способов, как мужчины и женщин предаются любви и сексу, то вам нужно познакомиться с Аной Феррейрой. Рядом с ней Нин кажется монахиней, Миллер — монахом, а Буковски — пономарем. Роман «Amadora. Та, что любит…» повествует о том, о чем многие женщины хотели бы поговорить, а многие мужчины — услышать. Книга предназначена для читателей старше 18 лет.
— Николь Кидман или Деми Мур?
— Которую бы ты выбрал?
— Для ночи любви… или среди дня…
— Они с ума по тебе сходят.
— А я должен выбрать одну…
— Кто тебе больше нравится?
— Николь Кидман или Деми Мур?
— Конечно. Жюльетту Бинош или Винону Райдер?
— М‑м‑м… Жюльетту Бинош.
— Миру Сорвино или Джулию Робертс?
Амадора. Та, что любит… скачать fb2, epub, pdf, txt бесплатно
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО АВТОРА:
Автор нижеследующего текста не флорист и даже не ботаник, чтобы мог досконально изучить цветы, растущие на болоте. И не скрывает этого, его представление о цветах дальше набора информаций, включённых в общеобразовательную школьную программу, не распространяется. Хотя при разработке отдельных моментов своего текста, которые имеют прямое либо косвенное отношение к т. н. болотному живому миру, ему пришлось детально изучать некоторые публикации, помещенные в интернете. Автор склонен полагать, что человеческое сообщество во многом больше всего уподобляется мутному болоту, которое пропитано навозом вражды и невежества целых поколений. Поэтому везде борется с любым проявлением невежества, повсеместно разоблачая его. Болотная жизнь в его понимании призвана олицетворить образ периферийности: в мышлении и действии соответствующих субъектов – естественно из числа людского потока.
Название произведения содержит в себе сугубо иносказательную посылку. В нём отражено упоминание о недавнем прошлом российского общества. Это – тяжелейший эпизод жизни героев романа, совпавший, по сути, с периодом деградации российского общества после трагического распада СССР. Именно этот постсоветский период российского быта выступает неким удушающим (своей ядовитой атмосферой) омутом, где повсюду водятся одни только нечисти, черты и дебилы; проще – мутанты умственно атрофированного общества!
Упоминание такой темы в рамках предлагаемого вниманию читателя опуса носит чисто символический характер, и больше всего связано с метафорой, нежели с ботаникой. А сам опус в лучшем случае может быть расценен как сказ от третьего лица. Ибо предлагаемый текст, по сути, выступает сплошной территорией иносказания, и мысль автора совершает полёт над этой территорией, отвергая всю тривиальную низость современной жизни. Всё в нём – правда, но не всё про автора.
Стоит ещё отметить, что по своему замыслу данное произведение в известной степени перекликается с другой публикацией автора – «Проза. Ру как горький упрёк нынешней России»
Если вы думаете, что Анаис Нин, Генри Миллер и Чарльз Буковски истощили весь запас способов, как мужчины и женщин предаются любви и сексу, то вам нужно познакомиться с Аной Феррейрой. Рядом с ней Нин кажется монахиней, Миллер — монахом, а Буковски — пономарем. Роман «Amadora. Та, что любит…» повествует о том, о чем многие женщины хотели бы поговорить, а многие мужчины — услышать. Книга предназначена для читателей старше 18 лет.
Амадора. Та, что любит…
Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь: не вечно духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди.
— Николь Кидман или Деми Мур?
— Которую бы ты выбрал?
— Для ночи любви… или среди дня…
— Они с ума по тебе сходят.
— А я должен выбрать одну…
— Кто тебе больше нравится?
— Николь Кидман или Деми Мур?
— Конечно. Жюльетту Бинош или Винону Райдер?
— М‑м‑м… Жюльетту Бинош.
— Миру Сорвино или Джулию Робертс?
— Мадонну или Шерон Стоун?
— Кейт Мосс или Гизеллу Бюндхен?
— Мне больше нравится Гизелла Бюндхен.
— Лаура на нее немножко похожа…
— Ничего похожего. Тома Круза или Кияну Ривза?
— Нет, теперь твоя очередь… Тома Круза или Кияну Ривза?
— Ну так Тома Круза или Кияну Ривза?
— Брэда Пита или Джонни Деппа?
— Брюса Виллиса или Антонио Бандераса?
— Лени Кравица или Максвелла?
— Эйлер из «Пальм», Сын Ветра — его часто показывают…
— Майка Тайсона или Холлифилда?
— Вуди Алена или Стивена Спилберга?
— Боба Дилана или Боба Марли?
— Не припомню его лица… Боба Дилана, пожалуй…
— Билла Клинтона или Билла Гейтса?
— Принца Чарлза или Фиделя Кастро?
— Ни того, ни другого.
— Выбери одного, а то оба тебя изнасилуют.
— Малуфа или Саплиси?
— Тони Рамоса или Веру Фишер?
— Ты спросил — я и ответила…
— Считается. Так Улисса или Флавиу?
— Может, назовешь кого получше?
— Да он же не просыхает!
— Ничтожество! Надоел он мне…
— Зря ты так думаешь. Алешандри или Андре?
Он притворяется, что не расслышал. Рисует звезду на обложке блокнотика…
— Кроме Лауры, кого ты еще любил?
— Я любил только тебя.
— Врун. Расскажи о своей первой любви…
— Которую ты соблазнил…
— Обожаю, когда рассказывают, как соблазняют.
— Тогда почитай книжку или сходи в кино…
— Я же тебе рассказываю про всех, кто у меня был…
Он смотрит на дверь, скрестив руки.
— Я знаю достаточно, больше ничего не хочу знать. Это меня не возбуждает.
— Не похоже. Вон что у тебя в штанах…
— Был у меня один любовник, который дарил мне только такие подарки, которые действуют на воображение…
— Я умирала от возбуждения, представляя других женщин с ним…
— Пощади меня, я не хочу этого знать.
— Последний, кто у меня был до тебя — самая большая моя ошибка. Но с ним было хорошо… Сказать, как его зовут?
— Вот это меня и бесит.
Он идет к двери. Потом возвращается. Обхватывает мне лицо ладонями и впивается долгим поцелуем, не сомневаясь, что от постели нас отделяют всего несколько шагов. Я продолжаю.
— Мне ужасно хочется знать о тебе все‑все — каждую секунду твоей жизни.
— Лучше пользоваться мгновением — в нем так всего много…
Он сгребает меня в объятия, сжимает так, что не вырваться, и трется о мое тело.
— Не скажу, как его зовут.
— Лучше скажи, а то я совсем дураком себя чувствую. Кто же этот подонок, с которым ты была в последний раз?
— Черт! Ты была с Андре?
— Это же было до тебя. И все было нормально.
— Ну да, это же до тебя было…
Он встает и смотрится в зеркало.
Он сует руки в карманы брюк.
— Нет, говори! И пошли их всех подальше, чтобы я успокоился.
— Любовь проходит… Это же глупо.
— Любовь?! Так ты любила Андре?
— Любила, страдала, потом перестала.
Он садится на кровать и снимает с меня блузку, лижет мне соски…
— Одних я хорошо помню, других не очень, некоторых забыла…
— Не хочу этого знать.
— Некоторых помню по запаху, по вкусу…
Он снимает с меня трусики.
Я умею говорить только о любви.
Проснувшись, я услышала незнакомую мне прежде музыку. Не знаю, взаправду это была музыка или это было во сне. Сна я не помню, но проснулась я влюбленной… это была музыка любви, и он появляется под белым потолком моей спальни. Он прикасается ко мне. Дон‑Жуан в поисках идеальной женщины, и она — это я.
Между соблазнителями и бабниками большая разница. На этот счет у меня теория — я собираюсь писать об этом диссертацию. Бабник хочет обладать всеми — соблазнитель хочет встретить любовь. Бабнику важно количество — соблазнителю качество. Соблазнитель — романтик, а бабник — просто подонок. Соблазнитель по‑настоящему глубок… Дон‑Жуан — это соблазнитель. Буду звать его Дон‑Жуаном. Он всегда приносил розу, похищенную из вазы у матери или с работы… я никогда не спрашивала, откуда розы, но знала, что они краденые. Перед тем, как заняться сексом — обязательно запоминающаяся прогулка. Он непременно хотел, чтобы она запомнилась — да, так оно и бывало… Когда мы в первый раз были близки, на мне были голубые трусики. Я и не думала, какие надеть — голубые, черные, белые… Эти простые, уже не новые голубые трусики, которые я стащила у Вероники, ему страшно понравились.
Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь: не вечно духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди.
— Николь Кидман или Деми Мур?
— Которую бы ты выбрал?
— Для ночи любви… или среди дня…
— Они с ума по тебе сходят.
— А я должен выбрать одну…
— Кто тебе больше нравится?
— Николь Кидман или Деми Мур?
— Конечно. Жюльетту Бинош или Винону Райдер?
— М‑м‑м… Жюльетту Бинош.
— Миру Сорвино или Джулию Робертс?
— Мадонну или Шерон Стоун?
— Кейт Мосс или Гизеллу Бюндхен?
— Мне больше нравится Гизелла Бюндхен.
— Лаура на нее немножко похожа…
— Ничего похожего. Тома Круза или Кияну Ривза?
— Нет, теперь твоя очередь… Тома Круза или Кияну Ривза?
— Ну так Тома Круза или Кияну Ривза?
— Брэда Пита или Джонни Деппа?
— Брюса Виллиса или Антонио Бандераса?
— Лени Кравица или Максвелла?
— Эйлер из «Пальм», Сын Ветра — его часто показывают…
— Майка Тайсона или Холлифилда?
— Вуди Алена или Стивена Спилберга?
— Боба Дилана или Боба Марли?
— Не припомню его лица… Боба Дилана, пожалуй…
— Билла Клинтона или Билла Гейтса?
— Принца Чарлза или Фиделя Кастро?
— Ни того, ни другого.
— Выбери одного, а то оба тебя изнасилуют.
— Малуфа или Саплиси?
— Тони Рамоса или Веру Фишер?
— Ты спросил — я и ответила…
— Считается. Так Улисса или Флавиу?
— Может, назовешь кого получше?
— Да он же не просыхает!
— Ничтожество! Надоел он мне…
— Зря ты так думаешь. Алешандри или Андре?
Он притворяется, что не расслышал. Рисует звезду на обложке блокнотика…
— Кроме Лауры, кого ты еще любил?
— Я любил только тебя.
— Врун. Расскажи о своей первой любви…
— Которую ты соблазнил…
— Обожаю, когда рассказывают, как соблазняют.
— Тогда почитай книжку или сходи в кино…
— Я же тебе рассказываю про всех, кто у меня был…
Он смотрит на дверь, скрестив руки.
— Я знаю достаточно, больше ничего не хочу знать. Это меня не возбуждает.
— Не похоже. Вон что у тебя в штанах…
— Был у меня один любовник, который дарил мне только такие подарки, которые действуют на воображение…
— Я умирала от возбуждения, представляя других женщин с ним…
— Пощади меня, я не хочу этого знать.
— Последний, кто у меня был до тебя — самая большая моя ошибка. Но с ним было хорошо… Сказать, как его зовут?
— Вот это меня и бесит.
Он идет к двери. Потом возвращается. Обхватывает мне лицо ладонями и впивается долгим поцелуем, не сомневаясь, что от постели нас отделяют всего несколько шагов. Я продолжаю.
— Мне ужасно хочется знать о тебе все‑все — каждую секунду твоей жизни.
— Лучше пользоваться мгновением — в нем так всего много…
Он сгребает меня в объятия, сжимает так, что не вырваться, и трется о мое тело.
— Не скажу, как его зовут.
— Лучше скажи, а то я совсем дураком себя чувствую. Кто же этот подонок, с которым ты была в последний раз?
— Черт! Ты была с Андре?
— Это же было до тебя. И все было нормально.
— Ну да, это же до тебя было…
Он встает и смотрится в зеркало.
Он сует руки в карманы брюк.
— Нет, говори! И пошли их всех подальше, чтобы я успокоился.
— Любовь проходит… Это же глупо.
— Любовь?! Так ты любила Андре?
— Любила, страдала, потом перестала.
Он садится на кровать и снимает с меня блузку, лижет мне соски…
Прочитали книгу? Предлагаем вам поделится своим отзывом от прочитанного(прослушанного)! Ваш отзыв будет полезен читателям, которые еще только собираются познакомиться с произведением.
Уважаемые читатели, слушатели и просто посетители нашей библиотеки! Просим Вас придерживаться определенных правил при комментировании литературных произведений.
Надеемся на Ваше понимание и благоразумие. С уважением, администратор knigkindom.ru.
Если вы думаете, что Анаис Нин, Генри Миллер и Чарльз Буковски истощили весь запас способов, как мужчины и женщин предаются любви и сексу, то вам нужно познакомиться с Аной Феррейрой. Рядом с ней Нин кажется монахиней, Миллер – монахом, а Буковски – пономарем. Роман «Amadora. Та, что любит…» повествует о том, о чем многие женщины хотели бы поговорить, а многие мужчины – услышать.
Книга предназначена для читателей старше 18 лет.
Мне казалось, что я умираю от наслаждения, и если бы он этого не сделал, настал бы мне конец. Он вошел в меня спокойно, целиком, до самого конца. Так разворачивалась наша эротическая симфония… Andante, allegro moderato, потом адский галоп…
Мне все время кажется, что я слишком много говорю.
Точно не припомню, когда мы увиделись впервые. Он говорит, что в Страстную пятницу в ресторане неподалеку от радио. Я работала ведущей на радио и каких только передач не вела: как оставаться красивой, мода, гороскопы, а еще в моих программах читались любовные истории, присланные слушателями. Они пользовались успехом, сюжет у них был цветистый, а девица, которая их читала без особого выражения, была какая-то странная, зато обладала очень чувственным голосом. Эта передача, которая называлась «Солнце в зените», была самой продолжительной и выходила в эфир с понедельника по пятницу от полудня до двух часов. Платили прилично.
Я предпочитала обедать после передачи, когда ничто не отвлекало и не беспокоило. Очень уютно было в полуфранцузском-полуитальянском ресторане рядом с радио, где подавали отличные салаты. Когда я приходила, он уже уходил. По крайней мере, пару раз мы встречались, когда я приступала к закуске, а он доедал десерт. То он сидел в одиночестве, то со стриженой брюнеткой, то с блондинкой, от которой несло духами, то с каким-то парнем с эспаньолкой.Я тоже бывала в различных компаниях – Лурдинья, Андре, Эужения, Висенте… Мне всегда безумно хотелось продолжить беседу, завязавшуюся в коридорах радио – только не в этот день. Он тоже сидел один, а вместо тарелки перед ним лежала большая раскрытая книга.
Я сижу за своим столом у окна, он поднимает глаза и просит счет у того же официанта, который принял у меня заказ, и снова смотрит в книгу. Какой красивый… Будь здесь Лурдинья – наверняка решила бы, что он бабник… Я-то знала, что это соблазнитель. Дон-Жуан. Он смотрел на женщин – они ему явно нравились, – но со мною он был не таким, потому что и я не такая, как они.
Тропической зной. Кондиционера в ресторане не было. Вентиляторы колыхали скатерти на двух столах, в том числе на том, где сидел он – и я увидела, что на нем бермуды. Какие коленки! Они мне безумно понравились… Мне и в голову не приходило, что от пары коленок может так подняться кровяное давление. Я решила переключиться на книгу. Попыталась разобрать заглавие, но тут он захлопнул книгу, не заложив страницы. Я увидела, что это «Божественная комедия». У меня дома была эта книга и даже, судя по обложке, то же издание. Мне принесли еду, а ему счет. Он заполняет чек, но не трогается с места. Я начинаю есть, а он не трогается с места. Мне хочется посмотреть на него, но я ограничиваюсь картиной на стене. Надо сказать, что изображала она склонившуюся над книгой Франческу, которую вот-вот одарит запретным поцелуем ее деверь Паоло… Всякий раз, когда я хоть на долю секунды задерживала взгляд на этой картине, мне вспоминались двое братьев, которых я любила. Николау и Никодемуса. Особенно Никодемуса. А он все сидит на месте.
В «Божественной комедии» Данте встречается с Франческой в аду.
Ясное дело! Он ищет повода познакомиться и наверняка заговорит о картине или о книге… Боковым зрением замечаю, что он смотрит на меня, и скольжу взглядом по стенам, по людям, по столам и стульям, по двери, по его коленкам и по нему самому. Отвожу взгляд, Боже мой! Он созерцал мой обед, словно картину. «Франческа да Римини» – копия с картины Уильяма Дайса – справа от меня. Жую, а он умоляюще глядит на меня… Я допила кока-колу и решила сделать встречный шаг – так ведь обычно поступают. Беру книгу, притворяюсь, что читаю, делаю бессмысленные пометки – а он сидит, как сидел. Набираюсь смелости и пристально смотрю на него. Он глядит на меня со смущенной улыбкой… Наконец поднимается. Я облегченно вздыхаю.
– Можно, если объяснишь, почему ты на меня так смотрел…
– Хотелось познакомиться. Извини…
– Я думала, ты меня с кем-то спутал.
– Ни в коем случае. Тебя ни с кем не спутаешь.
Его коленки тоже не спутаешь. Я помолчала, он тоже.
– Я все время тебя тут вижу. Знаю, что ты работаешь на радио, и слушаю твои передачи за обедом. И все их слушают.
– Да знаю, у меня есть постоянные слушатели.
– Хорошая передача. Умная, с юмором… Я тоже сделаю заявку на любовную историю.
– Можешь вручить прямо мне.
– Нет, я как-нибудь по почте…
Какой формализм! Он встает и протягивает мне руку.
– Очень приятно с тобой познакомиться.
Я в последний раз гляжу на его коленки. Он берет книгу и уходит.
«Божественная комедия». Раза три или четыре я ее искала, да так и не нашла. Я была уверена, что у меня дома есть эта книга. Сколько раз я ее листала, перечитывала отрывки из «Ада»… Встреча Данте с Франческой, которая осуждена за любовь… Николау и Никодемус. Я ощущала себя немножко Франческой, когда любила обоих братьев. «Когда-нибудь я все-все расскажу Дон-Жуану», – думала я, пока искала книгу. Да, я любила обоих. Изменила я Николау. Никодемус был как Паоло. У меня уже был Ромео, Джеймс Бонд, Че Гевара, Кунг-фу, Дон-Жуан… «Божественная комедия». Ее не было ни у матери, ни у братьев.Я подумала, не позвонить ли друзьям, которым давала книги, но решила, что это не дело. Кто брал книги, должен возвращать их без напоминания. Люди не ангелы, да и ангелы, наверное, не без слабостей… Я заметила несколько чужих книг на моих полках… Да ладно: пара коленок – это всего лишь пара коленок.
Дон-Жуан необыкновенно изящно вошел в мою жизнь. Осмотрительный молодой человек – не из тех, кто действует нахрапом. Он был безупречен с моими сослуживцами, обсуждал с ними передачи, задавал вопросы, чтобы произвести на меня впечатление, и больше ни разу не появился ни со стриженой брюнеткой, ни с надушенной блондинкой. Лурдинья изменила бы свое суждение о нем – выходило, что он не бабник, а очень интересный молодой человек… Я была очарована, особенно после того, как он поиграл на фортепьяно в ресторане. Музыка любви… Он разжег мое воображение, а потом исчез. Прошел месяц. Я спрашиваю официанта. «Он все разъезжает…» Вот, оказывается, почему его нет. «Он забыл книгу на фортепьяно». Официант словоохотлив. Есть за что зацепиться. Просто ли так он оставил книгу. Ясно! Я попросила знакомого официанта принести книгу. Конечно… Это моя книга! Книга моей матери!
Ноги у меня подкосились. Я села. На фронтисписе – пятиконечная звездочка, которой моя мать помечала все свои книги – ее экслибрис. Полистала страницы. На сто девятнадцатой – сиреневая закладка, на триста пятьдесят седьмой – визитная карточка его отца: Мигел Фонсека. Откуда у него моя книга? Какой подлец ему дал ее? Я взяла под руку официанта и сказала, что это очень ценная книга и что дома она будет сохраннее. Он согласился без разговоров. Постоянный слушатель!
Амадора. Та, что любит…
Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь: не вечно духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди.
— Николь Кидман или Деми Мур?
— Которую бы ты выбрал?
— Для ночи любви… или среди дня…
— Они с ума по тебе сходят.
— А я должен выбрать одну…
— Кто тебе больше нравится?
— Николь Кидман или Деми Мур?
— Конечно. Жюльетту Бинош или Винону Райдер?
— М‑м‑м… Жюльетту Бинош.
— Миру Сорвино или Джулию Робертс?
— Мадонну или Шерон Стоун?
— Кейт Мосс или Гизеллу Бюндхен?
— Мне больше нравится Гизелла Бюндхен.
— Лаура на нее немножко похожа…
— Ничего похожего. Тома Круза или Кияну Ривза?
— Нет, теперь твоя очередь… Тома Круза или Кияну Ривза?
— Ну так Тома Круза или Кияну Ривза?
— Брэда Пита или Джонни Деппа?
— Брюса Виллиса или Антонио Бандераса?
— Лени Кравица или Максвелла?
— Эйлер из «Пальм», Сын Ветра — его часто показывают…
— Майка Тайсона или Холлифилда?
— Вуди Алена или Стивена Спилберга?
— Боба Дилана или Боба Марли?
— Не припомню его лица… Боба Дилана, пожалуй…
— Билла Клинтона или Билла Гейтса?
— Принца Чарлза или Фиделя Кастро?
— Ни того, ни другого.
— Выбери одного, а то оба тебя изнасилуют.
— Малуфа или Саплиси?
— Тони Рамоса или Веру Фишер?
— Ты спросил — я и ответила…
— Считается. Так Улисса или Флавиу?
— Может, назовешь кого получше?
— Да он же не просыхает!
— Ничтожество! Надоел он мне…
— Зря ты так думаешь. Алешандри или Андре?
Он притворяется, что не расслышал. Рисует звезду на обложке блокнотика…
— Кроме Лауры, кого ты еще любил?
— Я любил только тебя.
— Врун. Расскажи о своей первой любви…
— Которую ты соблазнил…
— Обожаю, когда рассказывают, как соблазняют.
— Тогда почитай книжку или сходи в кино…
— Я же тебе рассказываю про всех, кто у меня был…
Он смотрит на дверь, скрестив руки.
— Я знаю достаточно, больше ничего не хочу знать. Это меня не возбуждает.
— Не похоже. Вон что у тебя в штанах…
— Был у меня один любовник, который дарил мне только такие подарки, которые действуют на воображение…
— Я умирала от возбуждения, представляя других женщин с ним…
— Пощади меня, я не хочу этого знать.
— Последний, кто у меня был до тебя — самая большая моя ошибка. Но с ним было хорошо… Сказать, как его зовут?
— Вот это меня и бесит.
Он идет к двери. Потом возвращается. Обхватывает мне лицо ладонями и впивается долгим поцелуем, не сомневаясь, что от постели нас отделяют всего несколько шагов. Я продолжаю.
— Мне ужасно хочется знать о тебе все‑все — каждую секунду твоей жизни.
— Лучше пользоваться мгновением — в нем так всего много…
Он сгребает меня в объятия, сжимает так, что не вырваться, и трется о мое тело.
— Не скажу, как его зовут.
— Лучше скажи, а то я совсем дураком себя чувствую. Кто же этот подонок, с которым ты была в последний раз?
— Черт! Ты была с Андре?
— Это же было до тебя. И все было нормально.
— Ну да, это же до тебя было…
Он встает и смотрится в зеркало.
Он сует руки в карманы брюк.
— Нет, говори! И пошли их всех подальше, чтобы я успокоился.
— Любовь проходит… Это же глупо.
— Любовь?! Так ты любила Андре?
— Любила, страдала, потом перестала.
Он садится на кровать и снимает с меня блузку, лижет мне соски…
— Одних я хорошо помню, других не очень, некоторых забыла…
— Не хочу этого знать.
— Некоторых помню по запаху, по вкусу…
Он снимает с меня трусики.
Я умею говорить только о любви.
Проснувшись, я услышала незнакомую мне прежде музыку. Не знаю, взаправду это была музыка или это было во сне. Сна я не помню, но проснулась я влюбленной… это была музыка любви, и он появляется под белым потолком моей спальни. Он прикасается ко мне. Дон‑Жуан в поисках идеальной женщины, и она — это я.
Между соблазнителями и бабниками большая разница. На этот счет у меня теория — я собираюсь писать об этом диссертацию. Бабник хочет обладать всеми — соблазнитель хочет встретить любовь. Бабнику важно количество — соблазнителю качество. Соблазнитель — романтик, а бабник — просто подонок. Соблазнитель по‑настоящему глубок… Дон‑Жуан — это соблазнитель. Буду звать его Дон‑Жуаном. Он всегда приносил розу, похищенную из вазы у матери или с работы… я никогда не спрашивала, откуда розы, но знала, что они краденые. Перед тем, как заняться сексом — обязательно запоминающаяся прогулка. Он непременно хотел, чтобы она запомнилась — да, так оно и бывало… Когда мы в первый раз были близки, на мне были голубые трусики. Я и не думала, какие надеть — голубые, черные, белые… Эти простые, уже не новые голубые трусики, которые я стащила у Вероники, ему страшно понравились.