бобровый фетр что это
Касторовые шляпы
«На голове у него красовалась когда-то белая, а теперь пожелтевшая касторовая, с длинным ворсом шляпа вроде тех, что носят некоторые кучера..»
Дойль Артур Конан»Задира из Броукас-Корта»
Для изготовления тончайших мужских шляп использовался бобровый, заячий и козий пух.
Шкурки бобра обычно бурого цвета, для придания более темного цвета их подкрашивают. Черные и чисто белые встречаются крайне редко и это делает их очень дорогими.
Касторовые шляпы на протяжении трех веков считались символами респектабельности и высокого социального статуса. Такая шляпа призвана подчеркнуть исключительность положения ее обладателя.
Создание шляп из бобрового фетра – это отдельная веха в истории вредного производства. Ее изготовление – это сложный и драматический процесс.
В мастерских и цехах, где шла переработка шкурок в фетр, использовалась ртуть, и работникам приходилось дышать ее парами. Наряду с легкими последствиями – такими, как слабость и недомогание, бывали случаи
сумасшествия и помутнения рассудка. Льюис Кэрролл в книге «Алиса в стране чудес» смягчил этот образ и преподнес его в забавной форме в личе Безумного Шляпника
История войлока и фетровые шляпы
Войлок и фетр – материалы, которые издавна используются человеком для утепления своей одежды и не только.
Войлок (voilok) плотный нетканый материал, изготовляемый путём валяния шерсти или синтетических волокон. В России войлок из овечьей шерсти использовали для изготовления валенок. Войлок может быть различной толщины в зависимости от его назначения. Одним из лучших материалов для получения войлока является овечья шерсть.
Фетр (фр. Feutre) – это тоже войлок, только более высокого качества. Изготавливается фетр из подшёрстка (тонкого пуха) кроликов, коз, зайцев и других отходов меха пушных зверей. Фетр более тонкий и эластичный, чем войлок. Он широко применяется для изготовления шляп и беретов, используется для аппликаций, украшений, а также для пошива игрушек.
Фетр различают гладкий и ворсовой.
Ворсовой может быть разной длины:
• «под замшу» (длина ворса менее 0,5 мм)
• «коротковорсовый» (длина ворса от 0,5 до 1,5 мм)
• велюр (густой стоячий ворс длиной 1,5-2,5 мм)
• «длинноворсовый» (длина ворса от 3 до 8-12 мм).
В иностранных языках фетр и войлок называют фетром. Поэтому, чтобы узнать, о чём идёт речь, надо уточнить, о каком материале конкретно говорится, из каких видов шерсти его производят.
История фетровых шляп
Святой Клемент I, римский епископ, в начале новой эры (100г.н.э.) положил начало использованию этих материалов. Как гласит предание, что именно этот, праведной жизни человек, заслужил у людей не только почитание за свою духовную жизнь, но и был назван первооткрывателем войлока. Как же это произошло? Скорее всего так: для утепления ног, да и для уменьшения трения, он положил шерсть в свои сандалии. А затем обнаружил, что шерсть под давлением ног, трения и влажности преобразовалась в плотное сукно…
В наши дни войлок (фетр, фильц) производится по тому же принципу (валяние). Шерсть – волокно, обладающее валкоспособностью. Ворсинки шерсти обладают чешуйчатостью. При механической обработке, валянии, происходит направленное перемещение волокон, что позволяет волокнам взаимно переплетаться и сцепляться друг с другом. Температура, влажность и кислая или щелочная среда дают возможность регулировать процесс валки. Изделие усаживается по площади. Усадка войлока составляет 80%.При этом повышается его прочность.
И так, фетр – это нетканый материал, который изготавливается из натуральной шерсти или из ворсинок меха разных пушных зверей.
В XVII веке и далее в качестве сырья при изготовлении фетровых шляп использовали кроличью или заячью шерсть, а также шерсть бобра. В отличие от овечьей шерсти, эта шерсть состригается со шкуры мёртвого животного, но только после того, как на кончики волос был нанесён травильный раствор (химическая жидкость), что повышает валкоспособность шерсти. Бобровая шерсть была наиболее популярна и достигла апогея в XVII веке. Причиной было удачное сочетание эстетических и физических свойств.
Шляпы бобровые (касторовые) ценились за лёгкость, тепло, красоту, водонепроницаемость и долговечность. Шляпы из овечьей шерсти при намокании быстро теряли форму, и естественно век их был недолговечен, к тому же они были более тяжёлые, чем касторовые. Следовательно, овечья шерсть для изготовления шляп не использовалась. Фетр из подшёрстка бобра ценился высоко. В XVIII веке шкурки и мех бобра стоили почти в 50 раз дороже кролика и зайца. Шляпа из бобрового фетра считалась роскошью. По наличию фетровой бобровой шляпы можно было судить, что у обладателя высокое положение в обществе.
Наконец, бобры стали исчезать. Стали смешивать бобровый подшёрсток с заячьим или кроличьим. И тут-то начинаются чёрные страницы в биографии фетровой шляпы. Для того, чтобы смешать более дорогую шерсть с менее дорогой и получить при этом красивый и дорогой фетр, стали применять в производстве шляп … ртуть. Дело в том, что на концах бобровых ворсинок имеются зазубринки, которые обеспечивают плотное переплетение и качественный фетр, а у кроличьих и заячьих ворсинок этих зазубринок почти нет. А потому стали использовать препараты с содержанием ртути, чтобы после обработки ими, заячьи и кроличьи шкурки имели те же свойства, что и бобровые. И так, шкурки зайца и кролика пропитывались ртутью.
Сейчас любой школьник знает, что такое ртуть и какова опасность в соприкосновении с ней, в каком бы виде она ни была. Французские шляпники с XVIII до начала XIX века были обречены на короткую жизнь. Но и жизнь городов, где производились фетровые шляпы, была в смертельной опасности.
Как показывают исследования многие шляпы из фетра, хранящиеся в Музее Виктории и Альберта, до сих пор содержат достаточно ртути, чтобы причинить вред здоровью тех, кто имеет с ними дело. Поэтому посетители могут увидеть их только через целлофановую упаковку.
В то время как 300 лет назад шляпы изготавливались вручную, в наши дни это полностью механизированное производство. И конечно же изготовление фетровых шляп происходит гораздо быстрее и с меньшими затратами физического труда. А как обстоит дело с вредностью производства шляп?
Чтобы из кроличьего и заячьего пуха получилась фетровая шляпа, по-прежнему необходимо множество технологических этапов.
Для достижения максимальной однородности ворсинки различного происхождения смешивают, затем очищают, выбирают остевые шерстинки и получают изумительно мягкую на ощупь меховую массу. Она существенно нежнее и тоньше самой тонкой овечьей шерсти. Затем прессуют между тяжелыми пластинами, заставляя волокна скручиваться и сцепляться. А чтобы окончательно добиться качественного свойлачивания, материал помещают в ёмкости с разбавленной серной кислотой и продолжают далее трамбовать тяжелыми киянками. Далее материал выполаскивают с добавлением тетрахлороэтилена. И так далее…
Вредное ли производство фетра? Ответ однозначный – Да.
Вредность и опасность производства при изготовлении шляп:
• Огромное количество различных производственных машин и станков с вращающимися деталями, которые должны быть защищены.
• Шум
• Пыль
• Химикаты: серная кислота, хинон и другие. Должна быть предусмотрена надёжная вытяжная вентиляция и индивидуальные средства защиты.
• Тепло и огонь
• Возможны заражения инфекционными заболеваниями от шерсти животных.
Сегодня меховой фетр чаще всего используется для шляп и производится из меха кроликов, зайцев, койотов, ондатр и бобров. Заячья шерсть чаще используется для велюровых шляп, причём самого высокого качества, кроличью шерсть применяют для изготовления обычных гладких велюровых и даже ковбойских шляп.
Мужские фетровые шляпы смотрятся на девушках стильно и оригинально. И для них остаётся главным не ошибиться, с чем её надевать, чтобы выглядеть роскошно.
Возможно, теперь, когда вы так много узнали о фетровых шляпах, следует подумать не только, с чем её надеть, но и о том, каким кропотливым и небезопасным трудом она достаётся…
Фетр или войлок — бобр или кролик?, или Почему у Безумного Шляпника рыжие волосы
«Бобры добры ушли в боры» — мудрая скороговорка и очень жизненная. Как вы думаете, почему бобры ушли в боры? Вот об этом и о многом другом моя сегодняшняя повесть.
Думаю, эту статью читают не только заядлые фелтмейкеры, но и самые разные люди. И все имеют какое-то представление о фетре и войлоке. Свое мнение об этих материалах было и у меня, пока… Пока мне не понадобилось найти информацию о бобровом пухе. И тут все мои представления рухнули, разбившись об академическую реальность.
Если вы столкнетесь с качественным современным войлоком (ручной работы, разумеется), то очень быстро поймете, что это уже давно не только валенки, но и легкие невесомые платья, ювелирные украшения и изысканные предметы интерьера. А фетр, что фетр? Зайдите в любой магазин рукоделия, и на ваш выбор будет представлена стопка разноцветных листов. Все они имеют разную толщину, но примерно одинаковый состав, в котором шерстью даже и не пахнет. В основном — это искусственные или синтетические волокна, даже не свалянные, а скорее склеенные между собой. Шерстяной или хотя бы полушерстяной фетр в обычных магазинах найти крайне сложно.
И вот с такой реальностью в голове я читаю первое же определение, в котором упоминается фетр:
Войлок — плотный нетканый текстильный материал из валяной шерсти. Сорта войлока, изготавливаемые из тонкого пуха кроликов или коз, известны под названием фетр (от фр. feutre). Фетр с коротким, густым и мягким ворсом называется велюром.
Из тонкого пуха кроликов и коз! Вы представляете?! Вот так дела.
Помимо этого оказалось, что в иностранных языках фетр и войлок чаще всего называются одинаково. Поэтому, чтобы узнать, о чём идёт речь, надо уточнить, о каком материале конкретно говорится, из каких видов шерсти его производят.
Получается, что фетр в изначальном варианте — это самый элитный сорт войлока (а не то, что мы сейчас видим в магазинах).
Так при чём же здесь бобры? А все дело в том, что именно бобровый фетр считался самым лучшим на протяжении трех веков. Возможно, вы слышали упоминания о так называемых «касторовых» шляпах. Это как раз шляпы из бобрового пуха, ведь латинское название бобра — castor.
Итак, начиная со средневековья, в Европе из бобрового подшерстка (кстати, самого густого из всех пушных зверей) изготавливались лучшие сорта фетра для головных уборов, и до 20 века термин «фетр» применялся исключительно к таким изделиям. Касторовые шляпы передавали по наследству. В XVIII веке шкурки и мех бобра стоили почти в 50 раз дороже кролика и зайца. Французские торговцы перепродавали ношеные шляпы в Испанию, потом в еще более бедную Португалию, а оттуда, совсем уже ветхие, шляпы везлись в Африку, где их меняли на слоновую кость.
На изготовление одной шляпы высшего качества уходило десять бобровых шкур. Даже сегодня стоимость фетровой ковбойской шляпы определяется тем, каков в ней процент шерсти бобра.
На Руси шляпы, как таковые, появились в 1630-е годы. Их закупали для царского двора и офицеров регулярных полков. Популярны были шляпы из фетра и войлока, самыми дорогими были модели, свалянные из бобрового пуха. В самом начале XVIII века Петр I велел своим подданным сменить традиционные шапки на европейские шляпы. В 1701 году царь издал указ «О делании шляп из бобрового пуху и из заячьей шерсти, и о не отпуске за море бобрового пуху».
Касторовые шляпы ценились за лёгкость, тепло, красоту, водонепроницаемость и долговечность. Наконец, бобры стали исчезать. Стали смешивать бобровый подшёрсток с заячьим или кроличьим. И тут-то начинаются чёрные страницы в биографии фетровой шляпы. Для того, чтобы смешать более дорогую шерсть с менее дорогой и получить при этом красивый и дорогой фетр, стали применять в производстве шляп… ртуть. Дело в том, что на концах бобровых ворсинок имеются зазубринки, которые обеспечивают плотное переплетение и качественный фетр, а у кроличьих и заячьих ворсинок этих зазубринок почти нет. А потому стали использовать препараты с содержанием ртути, чтобы после обработки ими, заячьи и кроличьи шкурки имели те же свойства, что и бобровые. Травильный раствор имел яркий морковный цвет и намертво въедался в кожу рук.
Думаю, теперь понятно, откуда взялся образ «безумного шляпника» из «Алисы в стране чудес». Французские шляпники с XVIII до начала XIX века были обречены на короткую жизнь. Но и жизнь городов, где производились фетровые шляпы, была в смертельной опасности. Как показывают исследования многие шляпы из фетра, хранящиеся в Музее Виктории и Альберта, до сих пор содержат достаточно ртути, чтобы причинить вред здоровью тех, кто имеет с ними дело.
Вот такая вам история о фетре, войлоке и бобрах…
Фетр или войлок — бобр или кролик? или Почему у Безумного Шляпника рыжие волосы
«Бобры добры ушли в боры» — мудрая скороговорка и очень жизненная. Как вы думаете, почему бобры ушли в боры? Вот об этом и о многом другом моя сегодняшняя повесть.
Автор: Татьяна Сапельникова
Думаю, эту статью читают не только заядлые фелтмейкеры, но и самые разные люди. И все имеют какое-то представление о фетре и войлоке. Свое мнение об этих материалах было и у меня, пока… Пока мне не понадобилось найти информацию о бобровом пухе. И тут все мои представления рухнули, разбившись об академическую реальность.
Если вы столкнетесь с качественным современным войлоком (ручной работы, разумеется), то очень быстро поймете, что это уже давно не только валенки, но и легкие невесомые платья, ювелирные украшения и изысканные предметы интерьера. А фетр, что фетр? Зайдите в любой магазин рукоделия, и на ваш выбор будет представлена стопка разноцветных листов. Все они имеют разную толщину, но примерно одинаковый состав, в котором шерстью даже и не пахнет. В основном — это искусственные или синтетические волокна, даже не свалянные, а скорее склеенные между собой. Шерстяной или хотя бы полушерстяной фетр в обычных магазинах найти крайне сложно.
И вот с такой реальностью в голове я читаю первое же определение, в котором упоминается фетр:
Войлок — плотный нетканый текстильный материал из валяной шерсти. Сорта войлока, изготавливаемые из тонкого пуха кроликов или коз, известны под названием фетр (от фр. feutre). Фетр с коротким, густым и мягким ворсом называется велюром.
Из тонкого пуха кроликов и коз! Вы представляете?! Вот так дела.
Помимо этого оказалось, что в иностранных языках фетр и войлок чаще всего называются одинаково. Поэтому, чтобы узнать, о чём идёт речь, надо уточнить, о каком материале конкретно говорится, из каких видов шерсти его производят.
Получается, что фетр в изначальном варианте — это самый элитный сорт войлока (а не то, что мы сейчас видим в магазинах).
Так при чём же здесь бобры? А все дело в том, что именно бобровый фетр считался самым лучшим на протяжении трех веков. Возможно, вы слышали упоминания о так называемых «касторовых» шляпах. Это как раз шляпы из бобрового пуха, ведь латинское название бобра — castor.
Итак, начиная со средневековья, в Европе из бобрового подшерстка (кстати, самого густого из всех пушных зверей) изготавливались лучшие сорта фетра для головных уборов, и до 20 века термин «фетр» применялся исключительно к таким изделиям. Касторовые шляпы передавали по наследству. В XVIII веке шкурки и мех бобра стоили почти в 50 раз дороже кролика и зайца. Французские торговцы перепродавали ношеные шляпы в Испанию, потом в еще более бедную Португалию, а оттуда, совсем уже ветхие, шляпы везлись в Африку, где их меняли на слоновую кость.
На изготовление одной шляпы высшего качества уходило десять бобровых шкур. Даже сегодня стоимость фетровой ковбойской шляпы определяется тем, каков в ней процент шерсти бобра.
На Руси шляпы, как таковые, появились в 1630-е годы. Их закупали для царского двора и офицеров регулярных полков. Популярны были шляпы из фетра и войлока, самыми дорогими были модели, свалянные из бобрового пуха. В самом начале XVIII века Петр I велел своим подданным сменить традиционные шапки на европейские шляпы. В 1701 году царь издал указ «О делании шляп из бобрового пуху и из заячьей шерсти, и о не отпуске за море бобрового пуху».
Касторовые шляпы ценились за лёгкость, тепло, красоту, водонепроницаемость и долговечность. Наконец, бобры стали исчезать. Стали смешивать бобровый подшёрсток с заячьим или кроличьим. И тут-то начинаются чёрные страницы в биографии фетровой шляпы. Для того, чтобы смешать более дорогую шерсть с менее дорогой и получить при этом красивый и дорогой фетр, стали применять в производстве шляп… ртуть. Дело в том, что на концах бобровых ворсинок имеются зазубринки, которые обеспечивают плотное переплетение и качественный фетр, а у кроличьих и заячьих ворсинок этих зазубринок почти нет. А потому стали использовать препараты с содержанием ртути, чтобы после обработки ими, заячьи и кроличьи шкурки имели те же свойства, что и бобровые. Травильный раствор имел яркий морковный цвет и намертво въедался в кожу рук.
Думаю, теперь понятно, откуда взялся образ «безумного шляпника» из «Алисы в стране чудес». Французские шляпники с XVIII до начала XIX века были обречены на короткую жизнь. Но и жизнь городов, где производились фетровые шляпы, была в смертельной опасности. Как показывают исследования многие шляпы из фетра, хранящиеся в Музее Виктории и Альберта, до сих пор содержат достаточно ртути, чтобы причинить вред здоровью тех, кто имеет с ними дело.
Вот такая вам история о фетре, войлоке и бобрах…
Скверные шляпы
Клэр Хьоз (Clair Hughes) — окончила Институт Курто (Лондон), преподавала историю искусства и английскую литературу в Великобритании и Японии. В настоящее время исследует роль одежды в романах. Автор книги и ряда статей о Генри Джеймсе, а также монографии об одежде в романах XVIII—XIX веков (Dressed in Fiction 2005).
«Прежде мне за всю жизнь не случалось видеть столько дурацких шляп», — заявил герцог Веллингтон, познакомившись с новым парламентом, избранным после принятия реформы 1832 года. Этот, без сомнения, презрительный комментарий относился к моральным и интеллектуальным недостаткам, присущим вновь избранным парламентариям; однако, будучи человеком весьма требовательным ко всему, что касалось одежды, герцог одновременно выразил в нем и свое отношение к сомнительному качеству и безвкусному стилю головных уборов депутатов палаты общин. Мы же, являясь стороной незаинтересованной, можем взглянуть под несколько иным углом на это сборище щеголей давно ушедшей эпохи и на те предметы, которые украшали их головы.
Касторовые шляпы — действительно скверные шляпы, но такой оценки заслуживают не только они. Я намерена рассмотреть в исторической перспективе два вида шляп: мужские касторовые шляпы, которые на протяжении трех веков являлись символом высокого общественного статуса и респектабельности, и женские шляпки, а точнее огромные сооружения из страусовых перьев, которые раскачивались над головами светских дам в конце XIX столетия. Историю и тех и других вполне обоснованно можно назвать кровавой.
Взглянем на две картины XVIII века — портрет супругов Колтман кисти Джозефа Райта и написанный Джошуа Рейнолдсом портрет лорда Белломонта. Шляпы выглядят вполне невинно: и та и другая белые, сделаны из бобрового фетра и украшены перьями страуса. Головной убор миссис Колтман — это кокетливая стилизация мужской шляпы для верховой езды; головной убор лорда Белломонта — это статусная вещь, призванная подчеркнуть исключительность его положения.
Шляпа, которую мы видим на картине Пьера Прюдона, написанной в начале XIX века, — это самая простая модель касторовой шляпы. По сути, это точно такая же шляпа, какие носили во времена Тюдоров, с той лишь разницей, что тогда ее могли бы украсить какой-то драгоценной безделушкой или пером и добавить отделку из серебристого или золотистого кружева. На протяжении XVII века поля шляп становились все шире, тульи — все ниже, а украшавшие их плюмажи — все экстравагантнее; однако уже в следующем столетии перья начали выходить из моды, а поля шляп стали загибать спереди, по бокам или сзади. Так появились новые фасоны — треуголка и двууголка. Во времена Великой Французской революции носить причудливые головные уборы было крайне небезопасно, поэтому французы позаимствовали простой «деревенский» фасон касторовой шляпы, весьма популярный в конце XVIII века в Британии. Он подразумевал отсутствие каких-либо декоративных излишеств, которые могли бы ассоциироваться со старым режимом; и именно такую шляпу мы видим на картине Прюдона. Изменения, затронувшие головные уборы в XIX веке, были простыми и незначительными; и в военной форме, и в официальном костюме сохранялись фасоны прежних времен.
Шляпы из бобрового фетра заведомо представляли угрозу для тех, кто их изготавливал. Особенности производственного процесса на этапе придания будущим шляпам их формы были таковы, что работникам шляпных мастерских приходилось регулярно дышать парами ртути, а это приводило не только к обычным недомоганиям, но зачастую и к помутнению рассудка. Самым известным намеком на эту неприятную особенность ремесла — пускай и преподнесенным в комической форме — стал образ Безумного Шляпника из «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла. Однако мне хотелось бы охватить хотя бы беглым взглядом те бедствия, которые сопровождали касторовую шляпу на протяжении всей ее истории, то есть еще в докэрролловские времена, сперва в Европе, а затем и на территории Северной Америки. Своей популярностью этот головной убор обязан испанцам и голландцам, которым он полюбился в начале XVI века (хотя есть и более ранние упоминания о таких шляпах). Шкурки бобра добывали на территориях России и Скандинавии, обрабатывали в России, а затем экспортировали в Европу через Амстердам. Русские владели секретом мастерства, благодаря которому им удавалось отделить мягкий подшерсток, который шел на шляпный фетр, от жесткого остевого волоса. Головной убор был одним из тех элементов костюма, который недвусмысленно указывал на положение человека в социальной иерархии или на его принадлежность к той или иной религиозной конфессии. Шляпа из бобрового фетра была дорогостоящим символом статуса — насколько велика была его важность, легко понять, ознакомившись с историей мужского портрета от начала XVI века и далее. Согласно автору официальной истории Hudson’s Bay Company («Компании Гудзонова залива») Эдвину Эрнсту Ричу, мех бобра, предназначенный для производства шляп, оставался наиболее востребованным и ценным товаром из всех, что поставлялись в Европу, с момента, когда была основана эта компания, и вплоть до конца XVIII века.
На изготовление одной шляпы высшего качества уходило десять бобровых шкур. Даже сегодня стоимость фетровой ковбойской шляпы определяется тем, каков в ней процент шерсти бобра. Начиная примерно с 1600 года, для того чтобы удовлетворить социальные амбиции имущего класса, требовалось несметное количество бобровых шкур, вследствие чего популяция бобров в Европе оказалась под угрозой полного уничтожения. К счастью французских, голландских и британских колонистов (и к несчастью американских бобров) освобожденный от испанского владычества Новый Свет стал практически неисчерпаемым источником пушнины. Под контролем французов оказались прибрежные районы вдоль реки Святого Лаврентия в Квебеке, а в распоряжении голландцев — Гудзон, протекавший через Новый Амстердам.
В 1630-х годах англичане вытеснили голландцев с восточного берега реки и таким образом обеспечили себе регулярный доход от продажи более 500 тонн бобровых шкур в год, что сделало их равноправными конкурентами французов.
Целью англичан было предложить некую альтернативу торговле, ведущейся через Балтийское море, и бобровые шкуры оказались именно тем товаром, который было проще всего без потерь транспортировать из Северной Америки в Европу. В одном из редких лирических отступлений Рич писал: «Обладание мехами сулило такое богатство, что мысль о нем могла в любой момент захватить воображение человека и породить в нем видение Фортуны, изливающей свои милости нескончаемым потоком, ведь поиском такого счастья были заняты умы столь многих людей в середине XVII века» (Rich 1957:13). Шкурки бобров составляли основу благополучия франко-канадских колоний. Приобретая в рассрочку земельные участки, отцы-основатели вносили ежегодную плату за них в том числе и этим мехом; также они делали ставку на бобра как на основной товар, который можно поставлять в Британию, извлекая при этом немалую выгоду.
К началу XVIII века Великобритания, при посредстве Hudson’s Bay Company, контролировала почти все пути, соединявшие Америку с Европой. В 1763 году Франция уступила Британии канадские территории, однако триумф британских поставщиков пушнины был очень недолгим. После признания независимости Соединенных Штатов американцы смогли составить конкуренцию Hudson’s Bay Company, и уже в самом начале XIX столетия «Американская меховая компания» под руководством Джона Джейкоба Астора (которого до сих пор принято считать одним из богатейших людей за всю историю человечества) заняла доминирующее положение в данной отрасли торговли. В 1830-х годах, когда касторовую шляпу затмил шелковый цилиндр, обладавший изумительным деловым чутьем и прозорливостью Астор круто изменил направление своей деятельности и посвятил себя торговле недвижимостью на Манхэттене, благодаря чему еще больше упрочил свое финансовое положение и, как мне кажется, изрядно осчастливил немногих сохранившихся в Америке бобров. Конечно, я называю далеко не все проблемы Северной Америки, источником которых стала охота. Но мне было важно показать, что жестокие, часто вооруженные конфликты, физическое уничтожение и вымирание целых племен, упадок их социальных институтов и культурных традиций, утрата традиционных мест проживания — цена, заплаченная за достижение единственной цели — извлечь как можно больше прибыли из торговли шкурками одного небольшого пушного зверька.
Производство и торговля в период бума, который пришелся на 1880— 1914 годы, опирались на разветвленную глобальную сеть банков, аукционных домов, фирм, осуществляющих оптовую и розничную продажу, и мастерских, где перья превращались в модные аксессуары; и почти 100 % занятых в этом бизнесе людей — от финансистов до простых рабочих — были евреями. По мнению Сары Штейн, это объясняется тем, что у них уже были опыт и навыки в торговле схожими товарами (текстилем и ювелирными украшениями), а также многочисленные контакты с еврейскими диаспорами во всем англоговорящем мире и в странах Восточной Европы и Средиземноморья и умение вести деловые переговоры. К тому же (и здесь разворачивающаяся перед нами картина становится уже более мрачной) в конце XIX века в США и Европе появилось множество остро нуждающихся в работе иммигранток — женщин и девушек из еврейских семей, вынужденно покинувших Россию, которые, как правило, они прекрасно умели шить.
Чтобы ощипать птицу, нужно затратить немало физических сил; однако самый грязный и опасный этап работы — это сортировка и предпродажная обработка перьев. Этим занимались женщины и дети, работавшие в тесных, плохо проветриваемых помещениях, где, согласно отчету, составленному после одной из санитарных проверок в 1914 году, «воздух насыщен пылью и частицами перьев, которые оседают в горле и легких рабочих, многократно увеличивая риск заболевания туберкулезом» (Stein 2008: 44). Сара Штейн приводит данные, отражающие уровень смертности среди рабочих на предприятиях, связанных с обработкой перьев: в южных провинциях Африки — 13,3 на 1000, тогда как в Европе — в среднем 1,3. Однако в Лондоне и Нью-Йорке потогонная система процветала как нигде в мире.
После промывки и просушивания стержневую часть каждого пера зачищали вручную — обычно это делали женщины при помощи кусков стекла, затем несколько перьев сшивали вместе — так создавались роскошные эгреты и плюмажи для шляп. В лондонских мастерских вопреки положениям трудового законодательства дети трудились до поздней ночи, а женщинам приходилось брать работу еще и на дом. В Нью-Йорке один инспектор департамента здравоохранения заметил, что территории, прилегающие к фабрикам, где производят обработку перьев, «полны отходов производства, частицы перьев парят в воздухе, ими усыпаны все лестничные пролеты» (Ibid.: 118). Крошечные ворсинки, которые опадали с перьев во время обработки, оседали в дыхательных путях. Во время обследования, проведенного в Нью-Йорке в 1913 году, у 94 % рабочих, имевших дело со страусовыми перьями, был обнаружен ринит и у 84 % — фарингит. Итак, на одном конце торгово-промышленной цепочки стояли те, кто делал на страусовых перьях огромные деньги, а на другом — люди, которым приходилось трудиться до седьмого пота, получая за это ничтожное жалованье, не обеспечивающее даже прожиточного минимума, не защищенные законами и постоянно подвергавшиеся риску заболеть или лишиться работы. Как писал в 1900 году некий журналист, «эти божественно прекрасные перья впитали в себя слезы и вздохи, в них притаились тени загубленных душ. рабочих, чья кровь и жизненные соки были выжаты по капле и рассеяны, чтобы придать изделиям разнообразные оттенки» (Ibid.: 116).
Но вот наступил 1914 год, и дело, которое до сих пор казалось столь успешным, с грохотом провалилось (если только слово «грохот» можно назвать подходящим, когда речь идет о перьях). Этому было сразу несколько причин. Украшения из страусовых перьев служили одним из социальных и модных индикаторов. Но самая существенная характеристика моды — это ее изменчивость. В начале XX века объемы женских шляп стали воистину фантастическими — увеличиваться и дальше было уже невозможно, поэтому все, что им оставалось, — это уменьшиться. Кроме того, начало войны сделало неуместной любую роскошь. Однако еще более значимым фактором стало принятие законов (сначала в Америке, а затем в Великобритании), направленных на защиту птиц, которых приносят в жертву «убийственной моде на дамские шляпки» (Cunnington 1948: 62). Конечно, воротилы индустрии тут же указали на то, что их товар родом вовсе не из дикой природы и, лишаясь перьев, ни одна птица серьезно не страдает. Однако из двух зол принято выбирать меньшее — в конце концов, какая модница станет долго разбираться, кому принадлежали перья, которыми украшена приглянувшаяся ей шляпка: для нее нет особой разницы между колибри, цаплей, райской птицей и страусом, который, возможно, и впрямь благоденствует на какой-нибудь южноафриканской ферме. На использование любых перьев было наложено табу — бизнес рухнул, фермы были разорены, а одомашненные страусы — вот уж злая ирония! — были отстреляны или брошены на произвол судьбы.
Меня весьма интересует тема костюма в литературе. Пожалуй, я не припомню книги, где она была бы связана с трагедией в мире дикой природы, зато о печальных буднях модисток написано немало, например в «Обители радости» Эдит Уортон мы читаем о том, как Лили Барт работает в своей душной мастерской.
Несмотря ни на что, рынку сбыта бобровых шкур и страусовых перьев еще далеко до окончательного исчезновения, хотя в наше время он уже не играет столь важной роли и не приносит такой невероятной прибыли. Дорогие касторовые шляпы по-прежнему продолжают производить, а перья страуса сегодня используют не только как материал для изготовления боа и украшения шляп, которые светские дамы надевают, отправляясь на скачки в Эскоте, но даже (какое унижение!) в качестве метелок для смахивания пыли. Как-то раз — в минуту глубокой задумчивости — Джон Гальяно заметил, что шляпы являются барометром своей эпохи. Так, для герцога Веллингтона дурацкие шляпы были знаком, указывающим, что наступили скверные времена. По словам Сары Штейн, украшения из перьев (а мы добавим, как и сами шляпы) «куда менее эфемерная, легкомысленная или малозначимая в культурном плане деталь, чем это кажется на первый взгляд» (Stein 2008:153). В современном мире шляпы утратили ту культурологическую значимость, которой обладали прежде, превратившись для одних из нас в респектабельную точку над «i», для других — в соблазнительную вишенку на торте, а для большинства — просто в элегантный финальный штрих, придающий облику законченный вид. Тем не менее в некоторых религиозных и социальных институтах головные уборы все еще играют важную роль, оставаясь символом определенных культурных традиций. И если мы сумеем пройти по следу шляпного производства — через разные страны, в которых господствуют различные культурные традиции, — по пути записывая забытые истории и проливая свет на темные моменты, у нас появится прекрасная возможность сравнить материальные затраты человека с той ценой, которую приходится платить миру животных за то, что мы называем красотой.
Перевод с английского Екатерины Демидовой