локальная идентичность что это
О статусе локальной идентичности
Уральский федеральный университет имени первого Президента России
О СТАТУСЕ ЛОКАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ[1]
Статья посвящена рассмотрению статуса локальной идентичности на фоне общего изменения представлений об идентичности в современных гуманитарных исследованиях. Локальная идентичность анализируется как ключевой признак, оформляющий территориальную общность. Показано, что в условиях глобализации локальная идентичность сохраняет свое значение и выполняет важную роль в самоопределении личности.
Ключевые слова: идентичность, локальная идентичность, территория, регион, современная культура
Последние десятилетия в гуманитарных исследованиях были ознаменованы изменениями в понимании идентичности. Как отмечает Роджер Брубэйкер, в современном мире «идентичность является разнообразной, нестабильной, постоянно изменяющейся, непредвиденной, фрагментарной, созданной, договорной и т. п.» [1. P. 11]. Мануэль Кастельс определяет идентичность как «процесс конструирования значений на основе культурных свойств или набора культурных свойств, которые имеют приоритет над другими источниками значений» [2. P.6-7]. К. Леви-Стросс предложил еще более сильное определение идентичности: «это – своего рода виртуальная общность, которую необходимо учитывать, чтобы иметь возможность объяснить определенные явления, но которая никогда не существует в реальности» [Цит. по: 3.С.38-39].
Подобная ситуация с идентичностью не просто обостряет проблему выбора человеком своего места, а усиливает ее значимость, обостряет вопросы определения и самоопределения, раскрытие своих позиций и соотнесения их.
По словам П. Штомки, «в природе человека есть что-то тяготеющее к порядку, привычке, повторяемости, продолжительности, стандартизации, предсказуемости, само собой разумеющемуся. Этим удовлетворяется наше стремление к экзистенциальной безопасности» [4. С. 12]. Роберт Парк отмечает, что «для поступательного развития общества и для его устойчивости индивиды, его составляющие, должны быть местоположены; это необходимо, прежде всего, для того, чтобы они могли коммуницировать, ибо только посредством коммуникации, можно сохранить то подвижное равновесие, которое мы называем обществом» [5. С.36]. В этой ситуации, по мнению антрополога Лиисы Малки [6. С.54], в современном коллективном воображении оказывается востребованной «метафора дерева», которая преобладает в характеристике отношений человека с миром.
Первый тип такого отношения происходил при полном слиянии индивида с родовым коллективом. Появление исторически такого отношения как собственно человеческого качества обеспечило возможность формирования идентичности, порождающей углубление и расширение отношений человека к себе в мире. Усложнившаяся со временем дифференциация систем отношений с миром, появление различных типов и уровней идентификации индивидов по отношению к семье, роду, этносу, различным социальным группам, государству привело к формированию различных «образов Я». Сегодня «метафора дерева», предложенная Лиисой Малки, может быть использована, в том числе, для описания актуализации идентичности, связанной с прикреплением индивида к определенной территории, местности, региону, то, что часто обозначается как локальная идентичность.
Чувство локальной тождественности, общности, маркирует границу конкретной территории. Это означает, что если нет сообщества людей, считающих себя жителями местности, то нет и самого места как смыслового пространства, и наоборот, каков масштаб идентичности, такова и телесность [8.С.15]. Территории представляют собой динамические пространства, которые форматируются чувством тождественности, действующих в этом пространстве людей, в соответствии с доминирующим основанием социальной консолидации. Каждое новое поколение в локальном сообществе не только создает свои представления о территории, но и усваивает уже существующую систему социальных значений и смыслов, выраженных в языке, духовном историческом наследии, объектах материальной культуры.
Если на уровне философско-теоретического и художественного сознания суждения о локальной идентичности дополнительно поддерживаются системой объяснений и обоснований, в которых устанавливается связь данной местности с особенностями культуры и истории, то осознание своей территориальной принадлежности на обыденном уровне, как правило, не требует рефлексии. Как отмечает И. Нарский: «Проявления локальной идентичности имеют разовый, точечный характер. Для них нужны особые поводы: отъезд из родного места, встреча с земляками вдали от дома или столкновения с чужим у себя дома» [9.С.152]. По мнению Л. Манцо, актуализации локальной идентичности в большой степени способствует путешествие, сопровождающееся выстраиванием различных паттернов разных социальных сред [10.С.50].
В условиях «проблемной идентичности» человек стремится к изменению своего окружения, новое место выбирается как маркер начала «новой жизни» [10.С.51], индивид остается жить в том месте, которое продуцирует чувство стабильности. Кроме того, в моменты кризиса глобальной культуры (например, в отсутствии национальной идеи), именно на локальном уровне могут возникать конкретные идентификаторы, выводящие личность из кризиса. «Локальная идентичность (самоотождествление человека со своей «малой родиной», с местом проживания) утверждается в открытом информационном пространстве в ходе сознательного, а порой и неосознанного противостояния обезличенным глобальным символам» [11.С.11]. Это связано с функциональной особенностью локальной идентичности осуществлять первичную социализацию и удовлетворять базовую потребность человека в принадлежности к определенному сообществу.
Значимость теоретического изучения локальной идентичности для понимания формирования и функционирования мест, городов, регионов определяется, прежде всего, тем, что она является культуромаркирующим основанием местности, инструментом воссоздания специфической коллективной социальности, задает норму антропологического воображения и является продуктом коллективной памяти [12.С.19].
Отмечается также, что локальная идентичность является важным компонентом формирования персональной идентичности, поскольку: 1) принципы дифференциации и отличия одних сообществ от других выстраиваются, прежде всего, в отношении территории, на которой проживают люди; 2) на самоопределение человека влияет тот факт, живет ли он постоянно в одном месте или вынужден перемещаться; 3) личностная самооценка, во-многом, зависит от испытываемого чувства гордости за ту территорию, на которой человек проживает; 4) территория проживания, в значительной степени, степени формирует действенность, активность человека, придает ему веру в собственные силы [13.С.51].
В широком смысле, интерес к локальной идентичности инициирован также современной ситуацией роста конкуренции между регионами в условиях влияния глобального капитализма на субнациональном и региональном уровне. По словам М. Кастельса [2], основным противоречием формирующегося общества, основанного на сетевых структурах, является противоречие между глобализацией мира и самобытностью (идентичностью) конкретного общества. Опираясь на концепцию А. Турена, он вводит такие понятия, как: «легимитизирующая идентичность», «идентичность сопротивления» и «идентичность, устремленная в будущее» (project identity). Первый вариант идентичности порожден индустриальным обществом с его традиционным пониманием гражданского общества и национального государства, «проективная идентичность» определяется формированием личности, субъекта. В обществе сетевых структур наряду с государствами, глобальными сетями и индивидуумами, существуют сообщества, которые объединились вокруг «идентичности сопротивления», направленной против глобализации и национальных идеологий.
отмечает: «Что общего между Бретанью во Франции и Тибетом в Китае? То, что они настаивают на удержании этнического своеобразия (на уровне языка, религиозных практик, или хотя бы жизненного стиля), вопреки ассимиляционному давлению государства» [14.С.11]. Еще один яркий пример выживания региональной культуры под прессом централизованной власти государства – Ирландия. Формирование локальных идентичностей в России также во многом носит протестный характер. Этнологи, в частности, указывают на очевидный парадокс: чем больше реальные культурные различия между территориями нивелируются, стираются, тем больше и красноречивей о них говорят. По словам Стюарта Элдона, онтологически глобализация основывается все на той же идее гомогенного, исчислимого пространства [15.С.70], и в этих условиях мы наблюдаем «возрождение регионов» (regional revival) и актуализацию локальной идентичности.
1. Brubaker R., Cooper F. Beyond «Identity» in Theory and Society. 2000. № 1. P. 1-47.
2. Castells M. The power of identity. Cambridge, Mass.: Blackwell, 1997.
3. Идентичность во французском обществознании: К вопросу о переводе понятий. [Электронный ресурс] http://static. iea. ras. ru/books/Phil_3.pdf (дата обращения: 30.03.2016)
4. ультурная травма в посткоммунистическом обществе (статья вторая) // Социс. 2001. №2. C. 3-12.
5. ознание бродяги: рассуждения по поводу соотношения сознания и перемещения / пер. // Социологическое обозрение. Том 3.№1. C. 35-37.
6. Malkii L. National Geographic: The Rooting of Peoples and the Territorialization on Nsational Identity among Scholars and Refugeers // Culture, Power, Place: Exploration in Critical Anthropology / eds. Gupta A, Ferguson J. Durham, 1997. P. 52-75.
7. Каганский парадигма пространственной идентичности: основания, пределы, выход за пределы // Вестник Пермского научного центра. Спецвыпуск 5/2014. C. 10-19.
8. ак масштаб национальной идентичности определяет будущее России? // Гражданин мира или пленник территории? К проблеме идентичности современного человека. Сб. материалов второй ежегодной конф. в рамках исслед. проекта «Локальные истории: научный, художественный и образовательный аспекты»М.: Новое литературное обозрение, 2006. С.11-28.
10. Manzo L. Beyond house and haven: toward a revisioning of emotional relationships with places // Journal of Environmental Psychology. 23. 2003. P.47-61.
12. Казакова региональная идентичность: культурологический дискурс // Вестник МГУКИ, 2008-6.
13. Fialova D., Chromy P, etc. The forming of regional identity and identity of regions in Czechia – introduction to the research on the impact of second housing and tourism // Acta Universitatis Carolinae. 2010 Geographica. Nos. 1-2. P. 49-60.
14. Малахов различия и политические границы: национальный, локальный и глобальный контекст // Политическая регионалистика. 2010. №4 (25). С.20-25.
15. траченная точка точка: глобализация, детерриториализация и пространство мира [Электронный ресурс]. URL: http://jkhora. narod. ru/2008-2-04.pdf (дата обращения: 03.04.2015).
THE STATUS OF LOCAL IDENTITY
Golovneva E. V., PhD in Philosophy, Associate Professor at Ural Federal University named after the First President of Russia B. N. Yeltsin
This article explores the status of local identity in the context of “the turn” in understanding of identity in the contemporary humanitarian studies. Local identity is viewed as a key feature, which frames the spatial community. This paper demonstrates also that local identity saves their meaning in the era of globalization as well as plays a key role in personal identification.
Key words: identity, local identity, territory, region, contemporary culture
, Кандидат философских наук, доцент Уральского федерального университета имени первого Президента России
[1] Статья выполнена при поддержке гранта РГНФ, проект 16-33-01038 «Образ региона в культурфильме (на примере творчества А. Литвинова)»
Локальная идентичность как новая экономика. Наследие
Каким образом региональные города конкурируют за жителей, куда движутся их эксперименты по созданию моделей новой экономики и как быстро они приносят результаты? Дискуссии секции «Креативная среда и урбанистика» на VIII Санкт-Петербургском международном форуме были посвящены стратегиям развития регионов, опирающихся прежде всего на локальную идентичность. Мы разбили представленные кейсы по темам и в этом материале-репортаже сфокусировались на наследии.
деятельность: Главный архитектор Москвы, куратор секции «Креативная среда и урбанистика» Санкт-Петербургского международного культурного форума
деятельность: Городской голова города Калуги
деятельность: Архитектор бюро Neutelings Riedijk; основатель архитектурного бюро Visota
деятельность: Архитектор, основатель Archiproba Studios, член Союза московских архитекторов
Сокровища предков
По всей России сейчас огромное количество полузаброшенных объектов с богатой интересной историей, являющихся частью локальной идентичности регионов, которые потенциально, при правильном подходе, могут не только стать туристическими магнитами, но и способствовать развитию территории, на которой они находятся.
Сергей Кузнецов: «Мой первый опыт работы на венецианской биеннале с Сергеем Чобаном и Григорием Ревзиным — экспозиция «Фабрика Россия», которую мы посвятили поиску идентичности Вышнего Волочка, в том числе на основе наследия и прочих особенностей российских малых городов, которые мы можем развивать им на благо. В Вышнем Волочке очень много хороших интересных зданий, но все они пребывают в плачевном состоянии — картина, типичная не только для Волочка, но и для других городов России. Приглашенные к участию архитекторы сочиняли тогда разные сюжеты, которые могли бы добавить жизни в эти пространства. Существующие примеры международного опыта наглядно показывают, как исторические памятники можно не просто сохранять, но и капитализировать, использовать для развития региона».
Рецепты успеха: у них
Например, аббатство Сан Галгано в Италии — несмотря на то, что живописные руины монастыря без крыши, где Тарковский снимал финальные сцены «Ностальгии», находятся далеко от населенных пунктов, — это одно из самых популярных мест в Тоскане для проведения свадебных церемоний. В 100 метрах от аббатства построен большой туристический центр с собственным рестораном, а вход на территорию сделан платным. Между тем, аналогичным образом можно было бы позиционировать храм Казанской иконы Божией Матери в селе Логиновка: построенный в 1857 году, он известен в народе как «Пизанская башня Саратовской области», и до революции в эту церковь съезжались жители всего уезда для проведения обряда венчания. Сегодня здание, на стенах которого хорошо сохранились росписи с ликами святых и библейскими сюжетами, восстановлению уже не подлежит, но вполне может быть сохранено. Кроме того, в отличие от аббатства Сан Галгано, храм находится в селе с населением чуть более 700 человек. Но, несмотря на многочисленные упоминания в туристических блогах, храм заброшен и медленно увядает.
Есть в Италии и успешный пример капитализации затонувшей колокольни — очень похожей на нашу колокольню 1800 года, которая оказалась под водой из-за затопления старой части Калязина при строительстве Угличского водохранилища после 1940 года. И хотя это единственная достопримечательность Калязина, колокольня давно не реставрировалась и находится в аварийном состоянии, а в самом городе почти полностью отсутствует туристическая инфраструктура. А вот туристический символ итальянской провинции Удине — колокольня церкви затопленного в 1950-х годах города Грауна, располагавшегося на берегах озера Резия, — стала отправной точкой развития в буквальном смысле: отсюда стартуют многочисленные спортивные маршруты, проложенные вокруг озера, — трекинговые и велосипедные. Летом здесь занимаются водными видами спорта, зимой — сноукайтингом, и берега застроены кемпингами, гестхаусами и ресторанами.
Рецепты успеха: у нас
Впрочем, в России можно найти и позитивные случаи работы с идентичностью. Более того, в последние годы таковых становится все больше и больше. Скажем, Суздаль: здесь еще с 1960-х годов начался большой стабильный туристический поток, именно поэтому на его примере легко проследить и историю сохранения и развития локальной идентичности (от Огуречной столицы России до современного позиционирования «Суздаль сокровенный»), и то, как город продолжает искать себя и следовать за современными туристическими запросами. Или Свияжск — один из главных российских городов-рекордсменов по развитию и росту турпотока за очень короткое время. В 2010 году Свияжск попал под патронат фонда «Возрождение», там была построена дамба, речной вокзал и вся необходимая туристическая инфраструктура, началась реставрация исторических и культурных памятников, а в 2017 году ансамбль Успенского монастыря вошел в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. По привлечению инвестиций от туризма Свияжск с населением 250 человек уже сейчас может сравниться с раскрученными городами Золотого кольца.
Большой потенциал в этом смысле есть и у Калуги: здесь сохранилось много жилой застройки XVIII-XIX века, памятник архитектуры «Гостиный двор» в стиле классицизм, римский виадук архитектора Петра Никитина, по плану которого строился город. В планах Калуги — реконструкция исторической части города, улиц Театральной и Воскресенской, благоустройство Березуйского оврага; в «Гостином дворе» уже открылся суперсовременный туристический центр. Судя по всему, свой 650-летний юбилей в 2021 году Калуга действительно встретит в качественно ином состоянии.
Дмитрий Разумовский: «Калуге повезло, она практически не была разрушена во время Великой Отечественной войны, и все, что было заложено в генеральный план развития города архитектором Никитиным в Екатерининские времена, — все сохранилось, где-то получше, где-то похуже. Но если вы хотите посмотреть на Россию времен Екатерины II — приезжайте в Калугу».
Идентичность в типовом
Наследие же становится драйвером развития социо-культурной жизни самих горожан. Так, колоссальным потенциалом обладают построенные в советское время дома культуры: они есть практически в каждом городе, используются чаще всего неэффективно и точно так же постепенно разваливаются. В доме культуры в Железноводске 1982 года постройки ремонта не было ни разу, пока в 2018 году его полностью не отреставрировали, за полгода восстановив все аутентичные элементы. Теперь этот дворец стал крупным центром, который перезапустил всю культурную программу Железноводска.
Алексей Боев и Дарья Наугольнова — архитекторы из Воронежа, но живущие и работающие в Голландии — хотят сделать опыт конверсии советских ДК повсеместным. Они исследуют типовые дома культуры, которые наиболее широко распространены от Калининграда до Камчатки, и разрабатывают для них рабочие бизнес-модели. В ближайшее время в Воронеже откроется их пилотный проект, сделанный при активном участии местных жителей. Обновленный ДК должен стать центром всего район — с современной библиотекой, коворкингом, новым кафе, мастерскими, где молодежь сможет раскрыть свой потенциал и, возможно, остаться в родном городе. Следующий этап — выйти из Воронежа в другие регионы.
Алексей Боев: «Советские дома культуры — это уникальный опыт для всего мира, он должен стать брендом для всей России, потому что в других странах отсутствует. В советское время ДК были центрами молодежи, где люди общались, обучались, находили друзей. Но сейчас в большинстве случаев они являются центрами сохранения идентичности. Большинство пользователей — это дети и пожилые люди. Но сейчас в стране огромный запрос на молодежные центры. Пока нет четкого ответа, как они должны выглядеть, что это должно быть. Наш манифест — что для этого можно адаптировать старые дома культуры. Для этого необходимо переосмыслить их функциональное назначение, но при этом сохранив необходимую социальную составляющую».
Войти в утраченный вкус
Наконец, капитализируемым наследием могут становиться не только материальные объекты. Так, в 2008 году Наталья Никитина прочла в книге рецепт коломенской пастилы, известной в XIX веке на всю Россию, и решила его воссоздать для фестиваля «Ледяной дом». Через пару месяцев Коломенский краеведческий музей предложил в небольшом флигеле без электричества и отопления сделать музей пастилы. При поддержки фонда Потанина в январе 2009 года в Коломне появился «Музей исчезнувшего вкуса». А в 2010 году междисциплинарные специалисты провели исследование и разработали комплексный проект развития территории. На базе 14 исторических тем сформировался «творческий кластер» общей емкостью около двухсот малых и средних компаний, в том числе на основе государственно-частного партнерства. Сейчас основу музейно-творческого кластера «Коломенский посад» составляют четыре музея («Коломенская пастила», «Калачная», резиденция «Арткоммуналка» и «Навигатор») и три исторических производства (кондитерский и пекарский цеха, картонажная мануфактура). Параллельно запущены еще несколько проектов: «Кружечный двор», «Свечной завод», «Усадьба купцов Сурановых», «Английский садик», «Сад коломенской пастильницы», «Яблочная дорога» и другие.
За 10 лет реализации проекта депрессивная, вымирающая историческая часть города превратилась в престижное место для жизни. Стоимость недвижимости в районе Коломенского посада приблизилась к московским ценам. Город вошел в десятку самых популярных малых туристических городов России, а пастила в 2014 году стала официальным лакомством года культуры Великобритания-Россия и вошла в линейку национальных сувениров. В 2016 году весь проект в целом получил Премию Правительства РФ в области туризма, а в 2017 году стал номинантом престижной премии «Лучший европейский музей 2017 года» (EMYA).
Подготовлено при участии Анны Мироновой
Можно ли заработать на локальной идентичности
Местное производство и региональные особенности — вещи популярные, а значит и прибыльные. Однако одно дело развивать локальную марку и уже другое — марку, специализирующуюся на локальных символах. В нашем материале разбираем, когда на местных особенностях можно зарабатывать, как монетизировать региональные стереотипы и зачем бренду, использующему локальную идентичность, нужна конкуренция.
Создатели проектов, использующих локальную идентичность, не всегда стремятся на этом заработать.
Дизайнер Марк Болдырев в сентябре 2018 года запустил стикеры «Плохой Воронеж». Идея пришла к нему после дня рождения коллеги, которому он собирался подарить футболку с логотипом Машмета — района Воронежа, считающегося самым криминальным.
Задумку Болдырев так и не осуществил, но опубликовал логотип в своём инстаграме, а через некоторое время обнаружил его на фотографиях в крупном воронежском паблике. Так идея ушла в массы — и Марк решил развивать проект.
Марк Болдырев
создатель стикеров «Плохой Воронеж»
— Для стикеров я отбирал места, которые считаются самыми неблагоприятными, куда якобы лучше не заходить. Сейчас представления об этих районах — просто стереотипы, а мой проект эти стереотип возводит в превосходную степень.
В прибыльность «Плохого Воронежа» дизайнер не верит: аудитория у проекта узкая и специфическая. Тем не менее, в планах дизайнера — расширять линейку логотипов. Кроме этого, Марк планирует в будущем создавать и районный мерч: бейсболки, худи и футболки.
Создатели марки из Хабаровска «Втишь» Алексей и Гуля Жданкины популяризируют местную флору и фауну и тоже не планируют на этом зарабатывать.
Алексей Жданкин
создатель марки «Втишь»
— Приличная часть вещей у нас покупается иногородними клиентами из Москвы, Питера, Иркутска и Новосибирска, однако объёмы производства не позволяют назвать бренд коммерческим. Рано или поздно встанет вопрос об изменении концепции, но для этого нам нужно будет переосмыслить отношение к марке.
По мнению Алексея, бренды, в основе которых лежит локальная идентичность, создаются как пробные проекты.
Чтобы проект стал прибыльным, нужно определить потребителя и рынок сбыта.
Другого мнения Андрей Копп, генеральный директор марки I’m from Siberia. Бренд появился в 2009 году, после того как Андрей вместе с друзьями съездил в Германию на соревнования по брейкдансу и захотел создать мерч для своей команды. Идеей проникся друг предпринимателя — и вложил в затею около трёх тысяч рублей.
На футболках-болванках из Узбекистана друзья отпечатали принт I’m from Siberia, который создал знакомый уличный художник Иван Ягода. Расходилась партия медленно, в основном по знакомым. Бренд не был прибыльным и не рассматривался как источник дохода. Так продолжалось, пока Андрей Копп вместе с другом не решили довести проект до ума. Марка добавила в линейку толстовки и головные уборы, создала новые принты и вышла на новые магазины. В 2014 году проект начал приносить деньги.
Андрей Копп
генеральный директор I’m from Siberia
— Зарабатывать на локальном можно, если делать все правильно. Нужно понимать, как и в любом бизнесе, кто ваши потребители, сколько их, и продавать товары им. Нас определила территория. Мы подумали, что Сибирь большая и людей в ней много — это все означает продажи. А если регион маленький — то рынок, пожалуй, получится ограниченным.
Продажи I’m from Siberia ведутся в розницу и оптом в нескольких городах Сибири, а также в Сочи. При этом почти все производство происходит на территории Новосибирска. В Корее изготавливают кепки: их на сибирских фабриках создавать пока не умеют.
Фокус на локальности не ограничивает рынок: покупателей привлекает атмосфера места, а не принадлежность ему.
Товары с локальными символами покупают не только жители отдельных регионов. Самая очевидная аудитория таких брендов — туристы, которые хотят привезти из путешествия не магниты, а что-то более креативное. К примеру, большой процент продаж I’m from Siberia составляют кепки, которые покупают в качестве необычных сувениров. Чаще всего, по словам Андрея Копп, их берут по несколько штук. Одна кепка стоит 1,5 тысячи рублей.
В случае, если территория достаточно известна, заинтересоваться продукцией могут даже иностранцы. Так, за рубежом любят Дальний Восток. По словам Алексея Жданкина, четверть всех заказов на одежду «Втишь» поступает из Китая и Японии: там дальневосточная природа особенно популярна.
Помимо этого, сама себя продавать способна и Сибирь. Как считает Андрей Копп, это объясняется аурой региона: Сибирь ассоциируется с суровостью, снегом и морозом. Иностранцам хочется проникнуться такой необычной атмосферой. К тому же за границей сегодня особенно популярна кириллица, а принты I’m from Siberia в основном построены на леттеринге — это еще одна причина популярности локальной марки за границей.
Футболки «Втишь» стоят от 1100 до 1600, свитшоты – 2400, лонгсливы – 1600, а платья 2100 рублей.
Марке удается продать 80-120 изделий в месяц