молчат дома обложка этажи что за здание
«К тебе прямо домой придут и выломают дверь» Белорусы решили петь мрачные песни о конце света. Как они прославились на весь мир?
История успеха белорусской пост-панк-группы «Молчат Дома» (Molchat Doma) напоминает рассказ о выигранной лотерее — хотя бы потому, что даже сами музыканты не в силах объяснить нахлынувшую на них волну популярности иначе, как везением. Коллектив прославился практически по всему миру, собрав фанатов и в Западной Европе, и в Соединенные Штатах, и в Южной Америке, при этом оставаясь практически неизвестным на своей родине. «Молчат Дома» играют мрачную, меланхоличную музыку, намеренно «состаренную», словно звучит она с раритетного фонящего проигрывателя. Винтажному лоу-фай-звучанию вторит и визуальная эстетика группы — клипы не обходятся без типовых советских панелек и ветхих, но все еще внушительных памятников бруталистской архитектуры, сами артисты выступают в черных одеждах в утилитарном стиле, а в фронтмена группы Егора Шкутко на концертах, судя по его движениям, вселяется дух Иэна Кертиса. О том, как «Молчат Дома» прославились по всей планете, о чем будет их грядущий третий альбом, что участники коллектива думают о моде на безысходность и почему молчат о политических проблемах у себя дома, — в материале «Ленты.ру».
Группа выпустила первый альбом «С крыш наших домов» самостоятельно в 2017 году. Особого шума пластинка не наделала, однако белорусы привлекли внимание небольшого немецкого лейбла Detriti Records, на котором сперва был перевыпущен дебютный релиз, а год спустя вышел второй альбом «Этажи». В это время в интернете вовсю развивалась субкультура «русских думеров», своеобразной квинтэссенции из утверждения «Россия для грустных» и романтизации «эстетики ***** [захолустья]» (так называется популярный паблик «ВКонтакте» со снимками промзон и городских окраин) — и какая еще музыка подойдет для приверженцев этой субкультуры, как не меланхоличный пост-панк, пусть и родом из соседней страны? В 2019 году на YouTube стали набирать популярность подборки Russian Doomer Music, в которых песни «Кино» и Михаила Боярского играли вперемешку с треками молодых андеграундных музыкантов с постсоветского пространства — московской панк-группы Ssshhhiiittt!, кавер-проекта Chernikovskaya Hata, коллективов «Буерак» и «Увула». Попали в подборку и «Молчат Дома» — и благодаря неведомой силе алгоритмов видеохостинга слушателям Russian Doomer Music стали предлагать отдельные композиции коллектива. Плейлисты также приобрели популярность у иностранных слушателей. Западная пресса прозвала «Молчат Дома» представителями думервейва — чем, к слову, удивила самих музыкантов, не особо знакомых на тот момент с этим специфичным музыкальным поджанром.
В 2020 году трек «Судно» на стихи русского поэта Бориса Рыжего стал мемом в приложении TikTok, первым ее использовал пользователь @leonverdinsky с кадрами про тусовочную жизнь в Санкт-Петербурге, затем под песню стали снимать и классические для сервиса клипы вроде демонстрации гардероба. Параллельно мемы с танцующими под «Судно» котиками и летучими мышами стали появляться на других платформах, а сама композиция тем временем набирала прослушивания — попала в плейлист вирусных треков на Spotify, собрала более 11 миллионов просмотров на YouTube (речь не о клипе, в качестве видеоряда там — обложка альбома «Этажи», на которой изображен отель в Словакии), а на TikTok число снятых под трек клипов перевалило за 140 тысяч. На волне этой популярности «Молчат Дома» подписались на Sacred Bones Records, топовый американский независимый лейбл, выпускавший музыку Золы Джизус, Дэвида Линча и Джона Карпентера.
Коллектив откатал несколько туров по Европе, однако до обеих Америк так и не успел добраться. Сейчас музыканты находятся в Минске, их зовут на концерты по всему миру, однако из-за пандемии коронавируса «Молчат Дома» продолжают откладывать зарубежные гастроли. При этом у себя на родине группа практически неизвестна — артисты до сих пор не давали ни одного сольного концерта в Минске. Первое большое выступление запланировано на декабрь, на этом концерте коллектив планирует представить новый альбом «Монумент», который выходит 13 ноября. Однако из-за пандемии (а также из-за напряженной политической ситуации в стране) и этот гиг может оказаться под угрозой.
Давайте начнем с самого приятного, в ноябре у вас выходит третий альбом «Монумент», и это первая пластинка на новом лейбле. Во-первых, что вы подготовили для ваших слушателей, а также интересно узнать, как отразилось на вашем творчестве сотрудничество с Sacred Bones Records.
Роман Комогорцев (гитара, синтезаторы, драм-машина): Это хороший лейбл — в том понимании, как лейблы вообще должны работать. У них в штате много людей, кто-то отвечает за паблишинг, кто-то за мерч, кто-то за пиар, кто-то за организационные вопросы.
Павел Козлов (бас-гитара, синтезаторы): С организацией у них все очень четко выстроено.
Роман: Ребята знают свое дело! То, чего у нас раньше не было.
Павел: И интересно смотреть, как работают профессионалы, это же совершенно другой уровень. К тому же они нас немного в спину подпихивают: «Давайте, ребята, надо побыстрее».
Роман: Не без этого. Но, опять же, на нас никто не давит, нет такого, что «группа делает, что говорит лейбл», — в плане творчества у нас полная свобода. Но есть сроки, в которые нужно уложиться.
Со стороны, в принципе, очевидно, почему вы решили поменять лейбл на более престижный. Но Sacred Bones Records базируется в США, а вы в Минске — с этим нет никаких сложностей?
Павел: Надеемся, что удастся с кем-нибудь оттуда посотрудничать! Весомый плюс был, когда лейбл выпускал пластинку с каверами на Black Sabbath, наш трек туда тоже вошел.
Роман: А насчет сложностей — они не занимаются нашими концертами, это делает наше букинг-агентство.
Из уже выпущенных песен «Монумента» у вас есть лиричный трек «Звезды», «Дискотека», явная заявка на танцевальный хит, и «Не смешно» — ближе к вашим мрачным песням вроде «Машина работает» и «Коммерсанты». Выстраивали ли вы какую-то концепцию в новом альбоме, и, в любом случае, чем вдохновлялись при его создании?
Роман: Концепции у нас нет, все песни абсолютно разные. С «Не смешно» непонятно было до выхода, как отреагируют люди. Для нас самих она не совсем понятная песня.
Егор Шкутко (вокал): Если сопоставить ее с «Дискотекой» — это абсолютно разные вещи.
Роман: Многие, послушав «Дискотеку», говорят: «Все, скатились». Прикол в том, что это единственная танцевальная песня со всего альбома, и делать такие выводы еще достаточно рано. Мы думаем, что фанаты не будут разочарованы.
Егор: Особенно после выхода предстоящего сингла.
Роман: Атмосфера никуда не делась, даже приумножилась. Просто захотелось еще и танцевальную песню сделать.
Павел: Мы придерживаемся нашей старой концепции — делать то, что нравится нам самим.
Роман: Мы, конечно, прислушиваемся к аудитории и понимаем, что ей больше нравятся треки в духе «Этажей». Но мы хотим пробовать себя в чем-то еще, экспериментировать.
В комментариях к клипу на «Не смешно» фанаты высказывают мнение, что это отсылка к политической ситуации в вашей стране. Это так?
Роман: Это отсылка не к политической ситуации в Беларуси, а к ситуации в целом, во всем мире. Ко всем конфликтам, где есть верхушка, которая не слышит людей, которые снизу, и есть люди, недовольные верхушкой. К Беларуси это тоже применимо, но это не только про нее.
Павел: Можно описать это проще:
В 2020 году слишком много всякого говна случилось, что уже действительно не смешно. Как будто кажется, что уже хуже некуда, и тут нате! 20-й еще выдает
Был ли соблазн повторить успех «Этажей», оседлать волну мемов и ютубовских плейлистов, и возможно ли вообще такое искусственно воссоздать?
Роман: Никогда таких мыслей не было. Мы считаем, что нам просто повезло, боги алгоритмов ютуба сработали как надо. Ну и хорошо! Если это повторится — будет здорово. Не повторится — ну и ничего.
Егор: Стремления написать еще одни «Этажи» у нас точно нет. Альбом был выпущен в 18-м году, а треки из него стреляли по-разному и в разное время. Повторить такое сложно хотя бы потому, что мы до сих пор не понимаем, как это так получилось…
Роман: Причем это самые неочевидные для нас треки — «Клетка», например, никогда бы в жизни не подумали, что зайдет людям. «Судно» — подавно.
Давайте посмотрим на трек-лист «Монумента» и сделаем ставки — какие песни выстрелят?
Павел: А мне кажется — «Удалил твой номер».
Егор: Если два выбирать, то я — за «Обречен» и «Любить и выполнять».
Павел: Мне как будто все нравится!
История возникновения группы началась с Романа и Егора, а до этого вы уже давно друг друга знали? Как вы вообще увлеклись музыкой?
Егор: Мы учились вместе, я электрик.
Роман: А я штукатур. Мы учились на первом курсе, отмечали День студента. Кто-то принес гитару, я что-то сыграл, потом Егор сыграл, мы и начали общаться. Оказалось, что слушали более-менее одинаковую музыку. Репетировали, кавера играли. Изначально, очень давно, на басу играл Егор, но потом от нас ушел вокалист, мы остались вдвоем. Я спросил: «Будешь петь?» Он говорит: «Буду». Потом нашли Пашу на бас, причем он не с первого раза к нам попал.
Павел: То была осень 17-го.
Чем вас привлек пост-панк? Вы же не сразу в этом жанре играли.
Егор: Да, мы не сразу пришли к пост-панку.
Роман: Но к звучанию такому пришли сразу, была идея делать музыку с околовинтажным звуком. Нравилось звучание кассетное, это такое воспоминание из детства, когда кассету на карандаш мотаешь. В то время был бум новой русской волны, когда группы вроде Ploho, «Электрофорез», «Убийцы», «Звезды», Motorama начали выстреливать. Мы слушали их, и нам хотелось тоже попробовать делать музыку, но в своем звучании. Вот и попробовали.
Как вы поняли, что наступил момент, что пора бросать свои работы и такие — все, теперь только музыка?
Павел: Когда стало понятно, что тяжело совмещать работу и музыку.
Роман: Мы брали отпуск, чтобы откатать тур.
Павел: Да и работа у нас у всех была такая, что она нас угнетала больше.
Егор: Это, конечно, был какой-то риск, но оправданный.
Павел: Все равно казалось, что все будет хорошо.
Увидел, что у вас из-за коронавируса отменился тур по Мексике. Это пока единственный урон от пандемии?
Павел: По Мексике и по США.
Роман: Еще отменились все фестивали.
Егор: И европейский тур переносился уже раза четыре.
Роман: Урон серьезный на самом деле. Но ничего не поделаешь, так сложилось — все музыканты сейчас страдают. Это надо пережить как-то.
Павел: С другой стороны, из-за коронавируса и отмены тура по Мексике и США у нас оказалось больше времени, чтобы над альбомом поработать. Был бы тур, нам бы пришлось тяжело.
Роман: Даже некоторых песен на альбоме не было бы.
Егор: Мы бы в ноябре его и не выпустили, мы просто физически не успели бы его сделать. С европейского тура приехали бы в марте, а в конце апреля в Мексику улетать должны были, оттуда сразу в Америку и до июня должны были быть в туре. А потом еще фестивали всякие — времени бы вообще не было.
Роман: Альбом изначально вообще надо было сдать до первого июня. У нас был бы месяц чтобы записать, свести, додумать, тогда некоторые песни еще были в зародыше.
Павел: Изначально задумывали десять треков в альбоме, но один так и не удалось довести до логического завершения.
«Молчат дома», «Заговор» и другие постпанк-группы — о брутализме и панельках на обложках
Советская архитектура — ампир, брутализм, панельные дома — стала визитной карточкой русскоязычного постпанка и источником вдохновения этих песен о самом грустном. Она встречается на обложках многих синглов и альбомов, которые выходят на территории СНГ. Мы узнали у музыкантов о домах на их обложках и отношении к советской архитектуре.
«Молчат дома» «Этажи»
Бас-гитара и синтезаторы
Что за дом изображен на обложке?
Это отель «Панорама» в Словакии. Он расположен на севере страны достаточно высоко в горах. Здание было построено еще в 1970-х и до реконструкции простояло в своем изначальном виде почти сорок лет. Сейчас, после реставрации, это четырехзвездочный отель на одном из самых популярных курортов Словакии [Штрбске-Плесо].
Для каждого, вероятно, [это здание] что‑то свое. Это не просто необычное здание или памятник социалистической архитектуры. Отель «Панорама» является настоящим произведением искусства. Мы его в первую очередь именно так и воспринимаем.
Почему нравится архитектура брутализма?
Практически каждое здание выглядит крайне необычно. Одновременно странно, величественно, уродливо и прекрасно. Это удивительно.
Это интереснейшие произведения искусства архитекторов, вызывающие восторг и удивление. Так же, как кому‑то нравятся картины или музыка, нам нравится эта архитектура. Иногда задумываешься: почему именно такой вид имеет то или иное здание, что архитектор хотел сказать этим и хотел ли вообще что‑то говорить.
Во всем мире существует множество зданий в стиле брутализма и модернизма, но почему‑то именно в социалистической архитектуре они получились наиболее странными — в хорошем смысле этого слова. Это выделяет ее от того же стиля в остальном мире.
«Заговор» «Дочь серебра», «Я твой?», «Три песни»
Обложка сингла «Дочь серебра»
Обложка сингла «Я твой?»
Обложка мини-альбома «Три песни»
Что за дома изображены на обложках?
На обложке изображен район Крылатское. Я люблю Москву, это город моей жизни, поэтому, выбирая визуальный ряд для этой песни — клип и обложку, — мне хотелось передать чистоту и простоту идеи. В этом районе, насколько я знаю, отсутствуют промышленные зоны, он сделан для людей. По крайней мере, так задумывалось в 1982 году.
Это площадка специализированного учебно-научного центра МГУ, недалеко от «Славянского бульвара». Стилистически обложка сингла подходила под обложку и концепт альбома [«Ретро»], в который он вошел. [Второе] фото неполное — подчеркивается лишь «перетягивание» людей назад, в обратную сторону, в сторону регресса.
На фото — сталинская высотка на Кудринской площади. Выбор на нее пал лишь потому, что тексты этих песен были придуманы в перерывах на сигарету, а работал я в соседнем от этого места здании.
Все эти фотографии и заложенные смыслы в основном могу понять только я. Когда песни готовы и приходит время выбора обложки, то чувства, которые я испытывал при написании, хочется переложить на какие‑то конкретные места или здания. Условно говоря, как бы выглядела песня, если бы она была зданием, и наоборот.
Почему вам нравится архитектура брутализма?
Не могу сказать, что мне нравится абсолютно все в брутализме, но думаю, это связано с тем, что подобный стиль просто близок мне по духу и приятен глазу. Если бы мне не нравился советский брутализм, то я вряд ли использовал бы это в обложках для своих песен.
Такая архитектура вызывает чувство родного дома и города, в котором я живу. Приятная, минималистичная тяжесть бытия.
Меня радует, что наше русскоязычное музыкальное крыло стало это использовать, и теперь советская архитектура является в том числе отличительным знаком жанра для слушателей со всего мира.
«Группа Хмурый» «Картина 1, № 16/12», «Картина 2, № 17/5», «Картина 3, № 18/3», «Картина 4, № 18/11», «Картина 5, № 19/12»
Что за дома изображены на обложках?
Дима Сирин: На обложках всех наших мини-альбомов — сталинские высотки: построенные и непостроенные. «Группа Хмурый» во многом про Москву и про жизнь в большом городе. Да и вышло так, что, когда мы с Пашей Хмурым начинали играть в группе, все время вращались вокруг этих высоток. Паша из района вокруг метро «Университет», я давно живу в районе гостиницы «Украина». Мы и подумали, что есть высотки, которые нас всю жизнь сопровождают, чем они не символы, которые находят отражение в наших песнях, музыке и настроении?
Паша Хмурый: Для нас московские высотки будто башни крепости внутри невидимых стен, среди которых и мы, и наш лирический герой ходим за годом год. И пусть крепости нет на самом деле, но башни видны почти отовсюду и постоянно наблюдают за людьми в центре города. Гуляешь в арбатских переулках — МИД всегда выглядывает из‑за крыш, возвращаешься домой в Замоскворечье — «Дом на набережной» провожает до порога, вырвался гулять в Нескучный сад — ГЗ МГУ проглядывает сквозь листья на набережной.
Сначала это немного пугает, но уже совсем скоро сам пытаешься бессознательно найти шпиль глазами, где бы ты ни был.
И вот спускаешься вечером с Воронцова Поля на бульвар, наверное, для того, чтобы еще раз посмотреть на любимый город, странным образом гармонично изображенный в пяти слоях времени: Покровские ворота, дом-утюг, стеклянные зубы Сити, Иван Великий и, конечно же, высотки.
Какой в них заложен символизм?
Дима Сирин: Это символ эпохи какой‑то той, про которую мы мало знаем и, признаться, не очень-то о ней часто думаем. Но при этом и что‑то вечное, вокруг чего всегда будет движение. Маховик, который не остановить. Ну куда уже они, эти московские высотки, денутся? Никуда. Это как фильмы классических режиссеров: они застыли на пленке, а люди все смотрят их, обсуждают и находят новые смыслы и применения. Здания — это такие доминанты: люди вокруг них в городе на семи холмах будут меняться, а высотки — навсегда.
Конечно же, мы еще и немного фанаты «пустой» Москвы, той, которая сразу после генеральной реконструкции. Знаете, все эти фотографии с открыток с яркими рисованными цветами. Иногда хочется попасть туда, но в то же время то, что ушло, пусть остается в вечном.
Так и с песнями, которые мы пишем и играем: задним умом думаешь, что песня уже относительно старая, а на самом деле она — слепок той жизни, которую мы уже давно прожили, и, может быть, кто‑то найдет в ней новый смысл спустя время. Но при этом и в музыке, и в образе нам все больше хочется уйти от этого заведомо советского флера. Сколько можно про СССР, уже 30 лет как третья Россия, мы здесь и сейчас.
Почему вам нравится архитектура брутализма?
Саша Снорк: Не то чтобы мы прямо любим советский брутализм. Мы любим высотки.
Социалистическая архитектура — новый культурный феномен?
Дима Сирин: Конечно, это феномен. Иначе не появлялось бы столько отсылок спустя почти сто лет, после того, как придумали все огромные дворцы съездов с Лениным на ста метрах высоты или когда лет 50 лет назад построили здание ТАСС на углу Большой Никитской и Тверского бульвара, или когда строили Дом культуры имени Русакова. Скорее советский брутализм — это уже больше некоторая идентичность. Идентичность идеи, которая, безусловно, была, и неизбежное знание о том, что эта идея обернулась крахом.
Мы как‑то ездили с концертом в Калининград, там есть огромный долгострой дома советов — это ли не символ того, что была какая‑то идея, но и она кончилась. Ровно как и конструктивизм двадцатых — это тоже выхолощенная идея, не самая, надо сказать, эффективная, но красивая одновременно.
Что для вас архитектура?
Паша Максима: Для нас архитектура — это картины, застывшие во времени, передающие дух эпохи, отражающие культуру людей того времени. Здесь же и отсылка к нашему слогану «Все вокруг — картины». Хорошо идти по старой Москве, по Петербургу или по другому историческому центру города: всматриваешься, вдумываешься, пронизываешься каждой деталью и в каждой картине находишь свой вайб. Первым делом, приехав в другой город, мы встречаем его именно по архитектуре. И очень жаль, что часто эти картины уродуют и уничтожают во имя очередного панельного «чуда».
Молчат дома обложка этажи что за здание
Встречаем по обложке запись закреплена
МОЛЧАТ ДОМА (MOLCHAT DOMA)
«Monument»
(Sacred Bones, 2020)
Дизайн: Андрей Яковлев
Идея: Molchat Doma
Фото: Kanaplev Leydik (Евгений Канаплев и Юлия Лейдик)
Прекрасный визуальный ряд выстраивает уже третий альбом подряд минская рок-группа «Молчат дома». Главный герой её иконографии – архитектура, прежде всего монументально-конструктивистская. Эта эстетика хорошо дополняет музыкальную стилистику, в которой соединяются пост-панк, нью-вейв и синти-поп, то есть направления, которым не чужд отстранённый и величественный пафос.
Первые два альбома MD оформлял дизайнер Влад Выкидухин. За основу он брал архивные фотографии необычных, но реально существующих зданий, превращая их в своеобразные визуальные высказывания – достаточно простые, но эффектные (а обложка «Этажей» даже разошлась на фанатские мемы, причём в первую очередь за рубежом).
На новом альбоме «Monument» сделан следующий шаг. Теперь архитектурная композиция не взята в реальной среде, а создана с нуля, «в цифре». Её главный элемент – собственно монумент, три руки которого символизируют троих участников группы. О него разбиваются суровые волны, не причиняя никакого вреда. Это памятник стойкости, причём речь не о политике (пластинка не связана с текущими событиями в Беларуси, но неизбежно с ними резонирует), а в целом о временах непростых испытаний.
Каким бы суровым и холодным ни было оформление нового альбома, песни MD полны романтики, они по-своему тонки и ранимы, и это делает связь между музыкой и оформлением ещё более интересной.
«Молчат дома» — о популярности в тиктоке, жизни в Минске и любви к постпанку
Играющие мрачный постпанк минчане «Молчат дома» этой весной оказались очень востребованы в тиктоке с песней «Судно» про то, что «жить тяжело и неуютно». Причем и до этого «Молчат дома» чаще выступали в Европе, чем на родине. Мы поговорили с ними о модернизме, песнях про отсутствие перспектив и противоречивости хайпа.
О создании группы, поисках басиста и рабочем классе
Роман Комогорцев (гитары, синтезаторы): Группа берет свое начало с 2014 года. Мы с Егором играли немножко иную музыку: это был какой‑то трип-хоп или что‑то около того. Тогда на российской сцене зарождалась так называемая новая русская волна. Мы решили попробовать поиграть в этом духе. Точнее, изначально я один пробовал — у меня был свой проект «Солидарность». Оттуда идут первые песни для «Молчат дома». Позже уже нашел вокалиста, чтобы реализовать песни, — сам я не пою. С Егором мы всегда хорошо общались: я ему скинул музыку, и он захотел присоединиться. Тогда он играл еще на бас-гитаре. Позже нашли басиста — это был еще не Паша. Потом сыграли пару концертов в Минске. Тогда Саша Ионов предложил нам сыграть в Санкт-Петербурге — для нас это было мировое событие, мы до этого не думали, что нас позовут в другой город выступать.
Егор Шкутко (вокал): До этого мы сыграли буквально два спонтанных концерта в Минске — там было максимум 20 человек. Тогда просто захотелось попробовать сыграть это на сцене, посмотреть, понравится аудитории или нет. Потом уже мы поехали в Питер на одну из «Ионосфер».
Комогорцев: Там еще Гречка играла до такого, как стала популярной, вот такой забавный факт. После «Ионосферы» началась череда смен басистов — ребята как‑то не задерживались. Кому‑то музыка казалась излишне мрачной, некоторые — просто по личным причинам, а кто‑то и вовсе не видел перспектив. После очередного ухода басиста мы расстроились. Но ненадолго — потом появился Пашка, и с тех пор мы вместе.
Павел Козлов (бас-гитара, синтезаторы): Да, это было в начале ноября 2017 года, а в конце ноября уже был концерт в Москве.
Шкутко: У нас был запланирован концерт в Москве, и перед ним, буквально за пару недель до него, от нас ушел басист. А Паша остался до сих пор.
— А название откуда взялось?
Комогорцев: Название случайное. Как‑то ехал в маршрутке, и за окном мелькали эти панельки (панельные дома. — Прим. ред.), классические пейзажи постсовковые, еще и дождь лил. Все это было в такой атмосфере придумано. И потом это спонтанное название было подкреплено каким‑то смыслом, идеологией группы. После этого еще вышла песня «Дома молчат».
— Изначально казалось, что в названии другое ударение: не «Молчат домá», а «Молчат дóма».
Комогорцев: Некоторые до сих пор говорят «Молчат дóма» и считают, что это смелое название для группы из Беларуси.
— А до занятия музыкой чем занимались участники группы?
Шкутко: Мы — рабочий класс: я электрик, Паша — сварщик, Рома — штукатур. Уже перед тем, как покинуть рабочее место, я последние годы работал специалистом по продаже радиоэлектронных компонентов.
Козлов: А я прорабом уже работал.
Комогорцев: Я не дорос ни до кого — штукатуром работал.
— Вы все коренные белорусы — планируете остаться на родине?
Шкутко: Я лично планирую остаться.
Комогорцев: Я тоже никуда не планирую уезжать.
Козлов: У меня в целом есть мечта получить вид на жительство в Европе, но пока не произошло ничего такого, из‑за чего я бы обеими руками за это взялся. Со временем посмотрим, что и как получится.
— А не боитесь, что если вы переедете, а группа останется в Беларуси, то что‑то может конкретно измениться?
Козлов: Время покажет, но не думаю, что все совсем поменяется. Учитывая последние туровые графики, мы очень много времени проводим вместе.
— Это радует, ведь грянула пандемия коронавируса, и у многих артистов графики нарушились.
Комогорцев: Да, но нам опять повезло — мы как раз перед закрытием всех границ успели откатать тур. Закончили ровно тогда, когда страны начали закрываться. Пандемия буквально на пятки наступала.
О ретромузыке и современной поэзии
— Ваша музыка действительно мрачная, но почему это так?
Комогорцев: А как вы думаете, какую музыку будут играть ребята из рабочего класса?
Шкутко: Живя в городе Минске, в этих панельках, в этаком постсоветском забвении… Все понемногу повлияло на наше творчество. Факторов много.
Комогорцев: Сюда же и прошлую работу можно причислить — она и физически, и морально изматывала. Приходилось в тяжелых условиях работать, что тоже давило. Буквально не видишь, что будет дальше.
— В каком‑то смысле «Молчат дома» и альбом «Этажи» — это об отсутствии перспектив?
Шкутко: В общем, да, можно и так сказать.
— А как появляется этот ретросаунд с технической точки зрения?
Комогорцев: Лично я беру референсы из 80-х — я очень люблю эту музыку, много ее переслушал. С 2014 года у меня появилась страсть к ретросинтезаторам, драм-машинам и прочему. Тогда я слушал Depeche Mode разных периодов и разбирал их на части: как, из чего состоит, где и какой инструмент используется, начинал копать информацию про него — о том, как он работает, и из чего устроен. Постепенно выработался рефлекс [разбирать], например, как различаются синтезаторы в разных песнях. Уже из этих деталей по кусочкам составляем свои песни.
— А кого еще берете как пример? Кого считаете интересным из периода Depeche Mode или более позднего времени?
Комогорцев: Допустим, мне нравится ранняя Мадонна.
Шкутко: Тут стоит учитывать, что мы все слушаем разную музыку. Не так чтобы сильно разную, но условно то, что один слушает дома, другой такое слушать там же не будет.
Козлов: Если мы играем такую музыку, то это не значит, что мы слушаем только ее. Я лично люблю музыку 70-х, но еще слушал софт-инди.
Комогорцев: Если брать ближе к стилистике прошлого, то это Kraftwerk, The Cure, a-ha. В советской музыке тоже много примеров: те же «Кино», «Кофе», «Браво», «Центр» и Жанна Агузарова.
— Сейчас есть эстетический запрос на музыку и образы недавнего прошлого. С вашей точки зрения, почему так происходит?
Шкутко: Видимо, в то время выпускали действительно стоящие вещи, которые люди сейчас пробуют и познают. Из таких примеров есть группа «Альянс»: в 80-е она была не то чтобы недооцененной, но многие считали ее коллективом одного хита. Сейчас же ее замечают больше, чем тогда.
Комогорцев: Музыка 80-х сохранила свою актуальность на протяжении пути к 2020 году. В то же время современная музыка утратила художественные элементы, многое сейчас делается под копирку. Одно дело брать что‑то из прошлого, другое — когда есть пять групп и все они делают буквально одинаковые вещи как в звуке, так и в эстетике. Раньше такого не было: использовались одни и те же синтезаторы, но композиторство было совсем другое.
Использовались разные музыкальные ходы, была интересная гармония. Да, сейчас стало проще, правит технический прогресс, но у многих нет композиторской жилки. Безусловно, она есть, но не хочу все сгребать под одно. Главное — это бит, бит, бит, но из‑за этого пропала мелодия. 80-е — золотое время мелодии.
— Эмалированное судно, окошко, тумбочка… это из Бориса Рыжего, вы его уже цитировали. А интерес к поэзии XX века с чем связан? Или интереса нет, и строчка пришла случайно?
Комогорцев: Автор наших обложек для первого и второго альбома, мой друг Влад, подсказал мне слова этого поэта. Это песня еще из проекта «Солидарность»: у меня была музыка, но слов не было. Я показал Владу, он показал мне стихотворение Рыжего. Тогда мне показалось оно очень мрачным, но меня убедили, что к этой музыке это должно подойти. Примерил — получилось круто. Влад — человек творческий, он больше понимает в поэзии, в том числе и в современной русской. После этого я и узнал про Бориса Рыжего — это был 2014 год, наверное.
— А кого бы вы еще зацитировали из поэтов?
Комогорцев: У меня была еще одна песня на стихи Бродского — там еще слово «пейзаж» фигурировало. Если брать кого‑то из современников, то мне нравится, как пишет группа «Макулатура».
Козлов: В поэзии очень хороши «4 позиции Бруно» и «Порез на собаке» — это просто потрясающе.
Комогорцев: Эти ребята на самом деле поэты. Музыкальная оболочка у них второстепенна, больше упор на смысловую нагрузку.
— Мистический реализм в клипе на трек «Танцевать» — откуда он?
Шкутко: Ответ довольно прост. Весной 2019 года нам написала девочка-испанка Исабель Падилья, которая училась в США на режиссера. Она очень хотела снять клип на «Танцевать», и у нее вроде даже были наброски. Мы ей написали: «Снимай». На этом закончилось наше участие в съемке клипа.
— И попала ли она в ваше толкование этой песни?
Комогорцев: Вообще мимо, в толкование точно она не попала. Клип получился неплохой, работа была проделана немаленькая. Он как бы нам понравился, но схожести с темой и подтекстом этой песни фактически никакой нет.
О Беларуси и тиктоке
— Что из подобного в Беларуси посоветуете послушать?
Комогорцев: Безусловно, группу Nürnberg — они наши хорошие друзья, поют на белорусском языке и тоже играют в стиле постпанк, но ближе по звучанию к The Cure.
Шкутко: Есть еще «Люты сакавік», The Violent Youth, Dlina Volny.
Козлов: Еще есть амбициозный проект — Lubber Louie.
— Что думаете о «Петле пристрастия»? Она ведь до вас начала заниматься таким звуком.
Комогорцев: Не совсем, это уже ближе к альтернативному року. Это уже не постпанк, если только не текстами и мрачными темами. Музыкально это звучит довольно бодренько для нашего направления.
— У «Молчат дома» трек «Судно» вышел в тренды тиктока, но разошелся он именно у иноязычной аудитории. Одно но — многие иностранцы ассоциируют вас именно с Россией, не с Беларусью. Как к этому относитесь?
Шкутко: Это классика — чем дальше уезжаешь от Беларуси, тем меньше знают про саму страну.
Это уже привычно, но мы в любом случае поправляем людей. Даже на каждом концерте после выступления говорим, что мы — группа «Молчат дома» из города Минска.
Козлов: Это правда важно — хотелось бы, чтобы про нашу страну знали так же, как и про белорусскую музыку.
Шкутко: Сказать, что нас это бесит и мы негативно к этому относимся, — нет. Но поправляем точно.
— Тогда давайте разбираться с «Судном»: помимо видео с изображениями «каменных развалин» российских кварталов, под трек снимают еще и тиктоки про переодевания. Что думаете на этот счет?
Козлов: Отсюда идут и двоякие чувства к тикток-тренду, ибо видишь, что люди не понимают, о чем в целом лирическая часть. В целом популярность — это приятно.
— Если говорить об этом, то, возможно, у вас есть любимые видео под эту песню?
Комогорцев: Да, у меня любимый тикток — с котиком. С лягушкой еще, абсолютно бредовый.
Козлов: Я вообще ничего не видел, кроме кота и Ивлеевой.
Шкутко: Я скачал приложение, только чтобы увидеть, что происходит с нашим треком, но туда прямо не погружался. Вбил просто «Молчат дома», посмотрел и просто вышел.
Козлов: Несмотря на то, что со стороны все это выглядит несколько дико, очень приятно, что люди выбирают именно твою композицию. Помимо тотального использованию песни в тиктоке, у нее произошел колоссальный рост на всех стриминговых платформах. Если с момента выпуска «Судна» и до появления в приложении у трека был 1 миллион прослушиваний, то теперь их у него уже около 11 миллионов.
Неважно, где слушатель открыл для себя группу, более важен дальнейший процесс, погружение в творчество.
Комогорцев: Сам тренд пошел из‑за динамичной мелодии, и под нее было удобно снимать видео про переодевания. Насколько я знаю, люди очень сильно заморачиваются, когда снимают подобные видео. Где‑то я читал, что это сложно записать и кто‑то даже с этим не справлялся.
Шкутко: С инсайдерской стороны метрика тиктока заставила все крупнейшие лейблы, букинг-агентства написать группе о возможности сотрудничества.
— Вы стали хайпить еще до тиктока, намеренно ориентировались именно на зарубежную аудиторию. А почему?
Комогорцев: Намеренно мы не старались «хайпить» на зарубежную аудиторию. Изначально в 2017 году, когда с нами еще не было Паши, мы хотели стать популярными в России на фоне новой русской волны. В 2018 году у нас получилось съездить на шведский фестиваль Kalabalik — это был наш первый концерт за рубежом. Мы были первой белорусской группой, которая там выступала.
Шкутко: Непонятно было, как нас воспримут люди и почему нас вообще пригласили. Это было еще до хайпа «Этажей» — они еще даже на тот момент не вышли. Альбом должен был через полторы недели после фестиваля появиться. Мы вышли, сыграли сет. Естественно, что неуверенно, концертного опыта у нас еще не было. Мы заканчиваем играть последнюю песню, а 400 человек кричат: «Еще, еще!» Мы вроде бы и хотим сыграть, но уже все отключили.
Комогорцев: Мы же еще понятия не имели, как себя вести, — играть или не играть дальше. И пока мы стояли и тупили, нам вырубили звук.
Шкутко: После этого уже подошел организатор, сказал, что это было что‑то с чем‑то и просто вау. Мы были в шоке — сыграли вроде бы не очень.
Комогорцев: Сказал еще, что мы задержали выступление Hatari (исландская перформанс-арт-группа, представители Исландии на «Евровидении» в 2019 году. — Прим. ред.).
Шкутко: Я бы сказал, что это один из вариантов. Точного ответа мы сами еще не знаем.
— Вашу музыку потом еще использовали в рекламе Hugo Boss. Это помогло как‑то раскрутиться, найти новых слушателей или никак не повлияло?
Комогорцев: В белорусских СМИ о нас начали писать.