мой спутник признался что нигде и никогда
Диктант. Пока дорога шла близ болот, в виду соснового леса, всё время отклоняясь вбок, мы зачастую вспугивали це- лые выводки уток
Пока дорога шла близ болот, в виду соснового леса, всё время отклоняясь вбок, мы зачастую вспугивали це- лые выводки уток, приютившихся здесь. Мой спутник провожал глазами каждую птицу и втайне обдумывал план нашей будущей охоты. Заметив где-нибудь утиные стаи, он просил шофёра остановиться, и мы подолгу и вволю любовались не в меру беспечными утками, пла- вающими посередине тростников. Приятно было видеть такое обилие дичи, и мы вовсе не обращали внимания на мошек и комаров, которые вперемешку летали вокруг и облепляли нас, лишь толь- ко мы останавливались. Движение вперемежку с остановками развлекало нас, несмотря на громадную потерю времени. Мой спутник признался, что нигде и никогда не видел такого множе- ства дичи, и добавил, что эти места, знакомые ему до сих лор только понаслышке, поистине великолепны для охо- ты и по праву могут рассчитывать на широкую извест- ность среди охотников-любителей. Наконец, миновав болота, мы не без риска перешли вброд небольшую, но глубокую речонку и поехали в сто- рону. Мало-помалу дорога стала подниматься, и мы въе- хали в лес, который предстояло пересечь поперёк. Нам хотелось поскорее выбраться из лесу, который, казалось, быстро не пройдёшь. Вокруг царила тишина. Сначала лес был не однород- ный, а смешанный, потом сплошь пошла одна сосна, да такая высокая, что впору делать корабельные мачты. Вплотную сомкнувшись своими вершинами, гигантские сосны непрерывно тянулись вдоль дороги, которую пере- секали вылезающие наружу корни. Сторона, по-видимо- му, была глухая: везде виднелся лес, а полей и деревень по-прежнему не было. Но вот сосна стала понемногу редеть, и сквозь стволы кое-где проглядывала невдалеке равнина. По-осеннему пахло сыростью. Вдали что-то блеснуло, но настолько не- ясно, что никак нельзя было рассмотреть, что это такое. Понапрасну всматривались мы в даль: навстречу нам поднимался туман. Тотчас после одного крутого поворота мы увидели мельничную плотину, из которой вкривь и вкось торча- ли пучки хвороста. Сама мельница была совсем закрыта ветками со старыми вороньими гнёздами, издали похо- жими на наросты. При нашем приближении десятки ворон с резким криком разлетелись врассыпную. Неподалеку неожи- данно залаяли собаки, и впервые за весь день мы прибли- зились к человеческому жилью.
Диктант. Пока дорога шла близ болот, в виду соснового леса, всё время отклоняясь вбок, мы зачастую вспугивали це- лые выводки уток
Пока дорога шла близ болот, в виду соснового леса, всё время отклоняясь вбок, мы зачастую вспугивали це- лые выводки уток, приютившихся здесь. Мой спутник провожал глазами каждую птицу и втайне обдумывал план нашей будущей охоты. Заметив где-нибудь утиные стаи, он просил шофёра остановиться, и мы подолгу и вволю любовались не в меру беспечными утками, пла- вающими посередине тростников. Приятно было видеть такое обилие дичи, и мы вовсе не обращали внимания на мошек и комаров, которые вперемешку летали вокруг и облепляли нас, лишь толь- ко мы останавливались. Движение вперемежку с остановками развлекало нас, несмотря на громадную потерю времени. Мой спутник признался, что нигде и никогда не видел такого множе- ства дичи, и добавил, что эти места, знакомые ему до сих лор только понаслышке, поистине великолепны для охо- ты и по праву могут рассчитывать на широкую извест- ность среди охотников-любителей. Наконец, миновав болота, мы не без риска перешли вброд небольшую, но глубокую речонку и поехали в сто- рону. Мало-помалу дорога стала подниматься, и мы въе- хали в лес, который предстояло пересечь поперёк. Нам хотелось поскорее выбраться из лесу, который, казалось, быстро не пройдёшь. Вокруг царила тишина. Сначала лес был не однород- ный, а смешанный, потом сплошь пошла одна сосна, да такая высокая, что впору делать корабельные мачты. Вплотную сомкнувшись своими вершинами, гигантские сосны непрерывно тянулись вдоль дороги, которую пере- секали вылезающие наружу корни. Сторона, по-видимо- му, была глухая: везде виднелся лес, а полей и деревень по-прежнему не было. Но вот сосна стала понемногу редеть, и сквозь стволы кое-где проглядывала невдалеке равнина. По-осеннему пахло сыростью. Вдали что-то блеснуло, но настолько не- ясно, что никак нельзя было рассмотреть, что это такое. Понапрасну всматривались мы в даль: навстречу нам поднимался туман. Тотчас после одного крутого поворота мы увидели мельничную плотину, из которой вкривь и вкось торча- ли пучки хвороста. Сама мельница была совсем закрыта ветками со старыми вороньими гнёздами, издали похо- жими на наросты. При нашем приближении десятки ворон с резким криком разлетелись врассыпную. Неподалеку неожи- данно залаяли собаки, и впервые за весь день мы прибли- зились к человеческому жилью.
1. Перепишите, раскрывая скобки, вставляя пропущенные буквы и знаки препинания. (Пока)мест дорога шла близ болот (в)виду соснового лес
1. Перепишите, раскрывая скобки, вставляя пропущенные буквы и знаки препинания. (Пока)мест дорога шла близ болот (в)виду соснового лес
1. Перепишите, раскрывая скобки, вставляя пропущенные буквы и знаки препинания.
(Пока)мест дорога шла близ болот (в)виду соснового леса все время отклоняясь вбок мы зачастую вспугивали целые выводки уток приютившихся здесь.
Мой спутник пров…жал глазами каждую птицу и (в)тайне обдумывал план нашей будущей охоты. Заметив где(нибудь) утиные стаи он просил шофера остановиться и мы (по)долгу и (в)волю любовались (не)(в)меру беспечными утками плавающими посередине трос(?)ников.
Приятно было видеть такое обилие дичи и мы вовсе не обращали внимания на мошек и комаров которые (в)перемешку летали вокруг и облепляли нас лишь только мы останавливались.
Мой спутник признался что н…где и н…когда не видел такого множества дичи и добавил что эти места знакомые ему до сих пор только (по)наслышке поистине в…ликолепны для охоты и по праву могут рассчитывать на широкую извес…ность.
1.2 Объясните все орфограммы и пунктограммы последнего абзаца.
1.3Определите стиль предложенного текста. Какие признаки характеризуют указанный Вами стиль?
Answers ( No )
Ответ:
Покамест дорога шла близ болот, ввиду соснового леса все время отклоняясь вбок, мы зачастую вспугивали целые выводки уток, приютившихся здесь. Мой спутник провожал глазами каждую птицу и втайне обдумывал план нашей будущей охоты. Заметив где-нибудь утиные стаи он просил шофера остановиться и мы подолгу и в волю любовались не в меру беспечными утками, плавающими посередине тростников. Приятно было видеть такое обилие дичи и мы вовсе не обращали внимания на мошек и комаров, которые вперемешку летали вокруг и облепляли нас лишь только мы останавливались. Мой спутник признался, что нигде и никогда не видел такого множества дичи и добавил, что эти места, знакомые ему до сих пор только понаслышке, поистине великолепный для охоты и по праву могут рассчитывать на широкую известность.
нигде пишется слитно с приставкой. Частица «ни» со словом «где» пишется раздельно в сложноподчиненном предложении.
Слово «никогда» пишется слитно с приставкой ни- как отрицательное наречие
Понаслышке словарное слово
Великолепный тоже словарное слово
Проверочное слово «известен» докажет написание буквы «т» в слове «известный».
Запятая ставиться в сложноподчиненном предложении, если слово «что» является союзом или союзным словом и связывает главное и придаточное предложение.
Это художественный текст.
Создает настроение описанием природы. Воздействует на чувства читателя. Использует эмоциональность и образность.
Мой спутник признался что нигде и никогда
Привет. Помогите, пожалуйста, или объясните как пишутся наречия. Заранее спасибо!
Покамест дорога шла близ болот, (в) виду соснового леса, все время отклоняясь (в) бок, мы зачастую вспугивали целые выводки уток, приютившихся здесь.
Мой спутник провожал глазами каждую птицу и (в) тайне обдумывал план нашей будущей охоты. Заметив где-нибудь утиные стаи, он просил шофера остановиться, и мы (по) долгу и (в) волю любовались не (в) меру беспечными утками, плавающими по середине тростниковых болот.
Движение вперемешку с остановками развлекало нас, (не) смотря на громадную потерю времени. Мой спутник признался, что нигде и никогда не видел такого множества дичи, и добавил, что эти места, знакомые ему до сих пор только понаслышке, (по) истине великолепны для охоты и (по) праву могут рассчитывать на широкую известность.
Наконец, миновав болота, мы пересекли не большую, но глубокую речонку, которую без риска не перейдешь (в) брод, и поехали (в) сторону. Мало (по) малу дорога стала подниматься, и мы въехали в лес, который предстояло пересечь поперек.
Сначала лес был (не) однородный, а смешанный, потом сплошь пошла одна сосна, да такая высокая, что (в) пору корабельной мачте. Сторона, по-видимому, была глухая: везде виднелся лес, а полей по-прежнему не было.
Но вот сосна стала (по) немногу редеть, и сквозь стволы кое-где проглядывала вдалеке равнина. По-осеннему пахло сыростью. (В) дали что-то блеснуло, но (на) столько (не) ясно, что никак нельзя было рассмотреть, что это такое. Понапрасну всматривались мы (в) даль; навстречу нам поднимался туман.
Михаил Филипченко Сборник диктантов по русскому языку для 5 11 классов
| Долги, тяжки были зимы. Холодно было в разрушающемся доме. По вечерам еле-еле светила единственная жестяная лампочка. Старая няня сидела в странном полусвете, доходившем из дома во внутренность ее ледяной избы, заставленной обломками старой мебели, заваленной черепками битой посуды, загроможденной рухнувшим набок старым фортепиано. (По И. Бунину) 67 |
Дед Агафон был молчалив и угрюм, но когда речь заходила об обитателях моря, морщины у него разглаживались, серые глаза добродушно смотрели из-под нависших бровей, и он был готов рассказывать по целым суткам.
(По А. Серафимовичу)
68
Перед охотой
Покамест дорога шла близ болот, в виду соснового леса, все время отклоняясь вбок, мы зачастую вспыхивали целые выводки уток, приютившихся здесь.
Мой спутник провожал глазами каждую птицу и втайне обдумывал план нашей будущей охоты. Заметив где-нибудь утиные стаи, он просил шофера остановиться, и мы подолгу и вволю любовались не в меру беспечными утками, плавающими посередине тростников.
Приятно было видеть такое обилие дичи, и мы вовсе не обращали внимания на мошек и комаров, которые вперемешку летали вокруг и облепляли нас, лишь только мы останавливались.
Движение вперемежку с остановками развлекало нас, несмотря на громадную потерю времени. Мой спутник признался, что нигде и никогда не видел такого множества дичи, и добавил, что эти места, знакомые ему до сих пор только понаслышке, поистине великолепны для охоты и по праву могут рассчитывать на широкую известность.
Наконец, миновав болота, мы пересекли небольшую, но глубокую речонку, которую без риска не перейдешь вброд, и поехали в сторону. Мало-помалу дорога стала подниматься, и мы въехали в лес, который предстояло пересечь поперек. Нам хотелось поскорее выбраться из лесу.
А вокруг царила тишина. Сначала лес был не однородный, а смешанный, потом сплошь пошла одна сосна, да такая высокая, что впору корабельной мачте. Вплотную сомкнувшись своими вершинами, гигантские сосны непрерывно тянулись вдоль дороги, которую пересекали вылезающие наружу корни. Сторона, по-видимому, была глухая: везде виднелся л ес, а полей по-прежнему не было.
Но вот сосна стала понемногу редеть, и сквозь стволы кое-где проглядывала невдалеке равнина. По-осеннему пахло сыростью. Вдали что-то блеснуло, но настолько неясно, что никак нельзя было рассмотреть, что это такое. Понапрасну всматривались мы вдаль: навстречу нам поднимался туман.
Тотчас после одного крутого поворота мы увидели мельничную плотину, из которой вкривь и вкось торчали пучки хвороста. Сама мельница была закрыта старыми ветками, усыпанными вороньими гнездами, издали похожими на наросты.
При нашем приближении десятки ворон с резким криком разлетелись врассыпную, неожиданно залаяли собаки, и впервые за весь день мы остановились у человеческого жилья.
(По К. Паустовскому)
69
Послеметельный мир был особенно прекрасен. А еще он и обновленным был, словно метель упорно и долго перестраивала в нем что-то и ей в конце концов это удалось. Главным ее созданием казалась тишина, никогда ранее такой полной и глубокой не бывавшая, двойная, тройная, в глубь бесконечную уходящая. Потом снег новый, розоватый на закате, сугробами, наметами, шапками и чехлами покрывший и землю, и деревья, и кусты. И вдобавок воздух обновленный, такой бодрящий, будто он сумел вобрать в себя и сохранить потаенно недавнюю буйную силу метели.
Оценив все это и порадовавшись, заяц прикидывал, куда бы ему направиться на кормежку. Есть, есть, есть – вот что ему надо было сейчас. Он чувствовал себя оголодавшим и отощавшим настолько, что живот слипался со спиной.
Вдалеке, освещенный уходящим в землю солнцем, чуть зеленел стволами мелкий осинник. Заяц запрыгал туда, по уши почти погружаясь в свеженаметенный снег и выпрыгивая из него с целым облаком снежной пыли.
Кору осиновую он грыз неразборчиво, подряд, подгоняемый голодом и желанием поскорее сбить его остро ту. Солнце уходило, и осинник терял свою зеленцу, сначала понизу, а потом все выше и выше. Сумерки серо-прозрачные поднимались, вытекали из земли, из снега, затопляя лес, подготавливая наступление ночи. Заяц все ел и ел, радуясь наступившей сытости и приливу сил. Он уже и на луну изредка взглядывал, пока еще слабенькую, на облачко легкое похожую. Вот наберет она свет и мощь, тогда можно будет и сородичей поискать и гулянье после долгой метельной отсидки устроить.
Увлеченный едой и потерявший поэтому обычную свою настороженность, он почуял приближение волков, когда прятаться от них было уже поздно. Да они, двое, к тому ж не просто рыскали-бежали, а по следу его шли, который не спрячешь.
Вся надежда зайца теперь на ноги была, и он помедлил несколько мгновений, выбирая направление: через поле, чуть вверх идущее, надо было рвануть и сразу выдать скорость предельную, сбить у волков охоту к погоне.
И он рванул. Тело его то сжималось в тугой комок в момент приземления, то распрямлялось пружиной мощной, вдруг отпущенной, и летело, вытянутое, распятое скоростью. Стежками размашистыми он прошивал снежный покров, и вспышки пыли снежной тянулись вслед за ним. Подъем пологий кончался, и поле становились ровным – до самой темневшей вдалеке деревни. Заяц, вложивший в рывок все свои силы, почувствовал нарастающую усталость и оглянулся. Уверенный, что далеко опередил волков, он с жарким ужасом увидел их близко. Это означало гибель, конец. Чувство обреченности шевельнулось в нем, но он подавил его, лихорадочно ища выхода, спасенья. Если бы волк был один, то могла бы помочь скидка, прыжок вбок резкий, но вдвоем они легко возьмут его, зажав с двух сторон.
Ровная часть поля кончалась, и начался пологий склон. Бежать стало легче, но и опаснее – приземляясь в конце прыжка на короткие, слабые лапы, можно и через голову закувыркаться. Вот тогда уж точно все.
Выскочив на полузанесенную снегом дорогу, он вновь оглянулся. Волки еще приблизились, и он, всем существом своим почувствовав единственную возможность спасения, бросился по дороге в сторону деревни. По сравнительно твердым участкам дороги он летел стремглав и замедлялся резко на сугробах. Деревня своей темной, широкой массой наплывала на него, в ее редких огоньках было что-то и притягательное, надежду дающее, но и угрожающее тоже. Первое, однако, было гораздо сильнее, и заяц бежал, бежал, вкладывая в бег остатки сил.
Крайняя изба с ярким огнем приближалась, но и волки были рядом совсем. Заяц хотел было свернуть с дороги к саду и в нем найти защиту, но понял, что не успеет, что волки схватят его в глубоком перед садом снегу. И он бросился прямо к избе, на огонь ее, на запах чуждый и опасный. Оглянулся на дорогу в последний момент – волков на ней не было.
В одном большом городе был ботанический сад, а в этом саду – большая стек лянная оранжерея. Она была очень красива: стройные витые колонны поддерживали все здание; на них опирались легкие узорчатые арки, переплетенные между собою паутиной железных рам, в которые были вставлены стекла. Особенно хороша была оранжерея, когда солнце заходило и освещало ее золотисто-красным огнем. Тогда она вся горела, красные отблески играли и переливались, точно в огромном, мелко отшлифованном драгоценном камне.
Сквозь толстые прозрачные стекла виднелись заключенные в ней растения. Несмотря на величину оранжереи, им было в ней тесно. Корни переплетались между собой; садовники постоянно обрезали ветви, подвязывали проволоками листья, чтобы они не могли расти, куда хотят, но и это плохо помогало. Для растений нужен был широкий простор, родной край и свобода: они были уроженцы жарких стран, нежные роскошные создания; они помнили свою родину и тосковали по ней.
Как ни прозрачна была стеклянная крыша, но она не ясное небо. Иногда зимой сте кла замерзали и в оранжерее становилось совсем темно. Гудел ветер, рамы обындевели, крыша покрывалась наметенным снегом. Растения стояли и слушали вой ветра и вспоминали иной ветер, теплый, влажный. В оранжерее воздух был неподвижен; разве только иногда зимняя буря выбивала стекло, и резкая, холодная струя, полная инея, влетала под свод. Куда попадала эта струя, там листья бледнели, съеживались и увядали.
Но стекла вставляли очень скоро: ботаническим садом управлял отличный ученый директор, не допускавший никакого беспорядка, несмотря на то, что большую часть своего времени проводил в занятиях с микроскопом в особой стеклянной будочке, устроенной в оранжерее.
Была между растениями одна пальма, выше и красивее всех. Директор, сидевший в будочке, называл ее по-латыни. Но это имя не было ее родным именем: его придумали ботаники. На пять сажен возвышалась она над верхушками всех других растений, и эти другие растения не любили ее: они завидовали ей. Этот рост доставлял ей только одно горе, потому что она лучше всех помнила свое родное небо и больше всех тосковала о нем, потому что ближе всех была к тому, что заменяло другим его: к гадкой стеклянной крыше.
(По В. Гаршину)
71
Между тем наступил вечер. Засветили лампу, которая, как луна, сквозила в трельяже с плющом. Сумрак скрыл очертания лиц и фигуры Ольги и набросил на нее как будто покрывало; лицо было в тени: слышался только мягкий, но сильный голос, с нервной дрожью чувства.
Она пела много арий и романсов, по указанию Штольца; в одних выражалось страдание, в других – радо сть, но в звуках уже таился зародыш грусти.
Ольга в строгом смысле была не красавица, то есть не было ни белизны в ней, ни яркого колорита щек и губ, и глаза не горели лучами внутреннего огня; ни кораллов на губах, ни жемчуга во рту не было, ни миниатюрных рук, как у пятилетнего ребенка.
Но если б ее обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии. Несколько высокому росту отвечала величина головы, величине головы – овал и размеры лица. Кто ни встречал ее, даже рассеянный, и тот на мгновенье останавливался перед этим так строго и обдуманно, артистически созданным существом.
Нос образовывал чуть заметно выпуклую, грациозную линию; губы тонкие и большею частию сжатые: признак непрерывно устремленной на что-нибудь мысли. То же присутствие говорящей мысли светилось в зорком, всегда бодром, ничего не пропускающем взгляде темных, серо-голубых глаз. Брови придавали особенную красоту глазам: они не были дугообразны, не о кругляли глаз двумя тоненькими ниточками – нет, это были две русые, пушистые, почти прямые полоски, которые лежали симметрично.
Обломов вспыхивал, изнемогал, с трудом сдерживал слезы, и еще труднее было душить ему радостный, готовый вырваться из души крик. Давно не чувствовал он такой бодрости, такой силы, которая, казалось, вся поднялась со дна души, готовая на подвиг.
Он в эту минуту уехал бы даже за границу, если б ему оставалось только сесть и уехать. В заключение она запела «Каста дива»; все восторги, молнией несущиеся мысли в голове, трепет, как иглы, пробегающий по телу, – все это уничтожило Обломова: он изнемог.
Он не спал всю ночь: грустный, задумчивый проходил он взад и вперед по комнате; на заре ушел из дома, ходил по Неве, по улицам, Бог знает что чувствуя, о чем думая…
(По И. Гончарову)
72
В лесу стояла та особенная тишина, кот орая бывает только осенью. Неподвижно висели мохнатые ветви, не качалась ни одна вершина, не слышалось ничьих шагов, лес стоял молча, задумчиво, прислушиваясь к своей собственной вековой думе.
И, когда, отломившись от родного дерева, мертвая сухая веточка падала, переворачиваясь и цепляясь пожелтевшими иглами за живые, чуть вздрагивающие ветви, было далеко слышно.
Вверху не было видно печального северного неба, хмуро закрывала его густая хвоя, и, как колонны, могуче вздымались вверх красные стволы гигантских сосен. Царил покой безлюдья, точно под огромным темным сводом молчаливых колонн.
Между стволами, которые сливались воедино, мелькало что-то живое. Кто-то беззвучно шел, и прошлогодняя хвоя, толсто застлавшая землю, мягко поглощала шаги. Сосны расступались и опять смыкались в сплошную красную стену.
Мальчик лет двенадцати, туго подпоясанный кожаным ремнем, за которым торчал топор, в огромных, дол жно быть отцовских, сапогах, наклонялся, приседал на корточки, что-то цеплял за ветки и стволы, и, когда шел дальше, позади на земле оставался целый ряд волосяных петель, и в них краснели прицепленные ягоды.
Мальчик ставил силки, внимательно запоминая местность в лесной чащобе.
Молчаливый лесной сумрак посветлел в одной стороне, и меж деревьев блеснул водный простор. С крутого песчаного берега открылось озеро. Необозримо уходило оно, отодвинув леса до синего горизонта, и изумрудно-зеленые острова бесчисленными стаями покрывали светлое лицо его. Узкими протоками оно тянулось в другие соседние озера, на сотни верст растянувшиеся по бескрайнему, молчаливому, суровому краю, с одной стороны которого катило тяжелые холодные волны Белое море, с другой – морозной мглой дышали ледяные поля Северного океана.
Бесчисленные стада уток, гусей и всякой пролетной водяной и болотной птицы с криком и шумом возились на воде, заслоняя и вод у, и далеко виднеющийся лес, и изумрудно-зеленые острова.
Мальчик с минуту постоял и пронзительно два раза свистнул. Озеро ожило. Как будто множество людей засвистало и отозвалось со всех сторон, и над водой, все ослабевая, понеслись замирающие тонкие звуки. Птица рванулась, взрывая воду, шумом заглушая умирающее эхо.